— А вы, простите, кто?
— Я? По контракту служу, танкистом. Механиком-водителем.
— ???
— А я еще в Афгане служил, тоже танкистом. А после армии в нашем колхозе, под Оренбургом, трактористом стал работать.
— А здесь-то как оказались?
— А тут как началось, я на контракт заявление написал.
— И что, взяли?
— А то.
— А возраст?
— А чего возраст? Я шестьдесят пятого года рождения.
Да, думаю, тяжела колхозная жизнь.
— А танки-то с афганских времен изменились ведь, да и навыки…
— Да не-е-ет, танки все те же. Чуть-чуть изменились. А навыки чего — что трактор, что танк.
Короче, мы подружились. Затащили в гости, в кемпинг, выпили-закусили. Поговорили. Оказалось, у него жена, трое детей, всем селом в Чечню провожали. Спрашиваю: «Как родные отпустили?» «Плакали. Но отпустили. У нас в колхозе зарплата две тысячи. А здесь почти тысяча в день».
Он в штурме Грозного участвовал. Тоже много чего видел. И еще интересную вещь рассказал — я этого не знал. Оказывается, большинство танков, штурмовавших Грозный, не имели радио. Чтобы сориентироваться, скоординироваться, приходилось из люков по пояс вылезать, руками размахивать. И правда, сорок третий год. Нет, даже сорок первый. Помните: «Российский солдат устоит против кого угодно, кроме российского Министерства обороны»?
А потом мы с ним большой сюжет сделали. Тут целая история была, я вам сейчас профессиональную тайну раскрою.
У нас, как вы помните, спутниковый телефон был. Так вот, другая группа, тоже со «спутником», к нему из Москвы в оренбургское село вылетела. И в условленное время мы «телемост» устроили. Как он по телефону с женой и детьми общается. Мы его снимали, другая группа — семью. Потом отправили кассету в Москву, и там нашу и оренбургскую пленки смонтировали. Получился эффект телемоста в прямом эфире. Конечно, это было, некоторым образом, надувательство, но сюжет очень трогательный получился. А если еще учесть, что в Чечне военные связи с домом вообще не имеют…
Забегая вперед скажу, что через несколько месяцев Дед благополучно вернулся в свое село, к семье. С новой медалью и при деньгах.
После съемок к нам подошли какие-то ребята. Зеленые платки-банданы, камуфляж, кроссовки, оружием обвешаны. Совсем не сорок третий год. Представились разведчиками, контрактниками, попросили дать позвонить домой. Мы, конечно, не отказали.
Потом один за нами увязался. Хотел дружить. Мы были не против. Его звали Сэм. Настоящего имени так и не назвал — разведка, мол, сами понимаете. Мы понимали.
У меня, естественно, был профессиональный интерес. Рассчитывал, что с ним можно будет в какую-нибудь авантюру ввязаться. Разведка все-таки.
Ничего не вышло. Нет, тусовался он у нас каждый вечер, иногда вместе с друзьями по оружию. Водку пили (нашу), по телефону звонили. Байки рассказывали, про разведку. А на «дело» взять — ни-ни, многозначительно отнекивались.
А как-то вечером принесли марихуану. Сказали — трофейная, забористая. Я в общем-то не против был, разнообразие все-таки. Хотя меня она совсем не берет, никогда. Я, как вы поняли, по другой части. А ребята обрадовались, особенно, понятное дело, Муха.
Ну, раз, другой, третий… пятый. Начал напрягаться. Это уже подрыв дисциплины. Ладно бы в обмен на информацию, а еще лучше на какое-нибудь совместное дело, так ведь нет. Марихуана — байки — водка — марихуана — байки — марихуана — байки.
На шестой, кажется, вечер, решил их жестко «отгрузить». Думаю, сегодня они еще покурят, посидят, а потом я Сэма выведу и скажу: все, отваливай.
В этот вечер Сэм пришел один. Покурили. Зашли в палатку. Все балдеют. Ну, думаю, сейчас еще немного посидим, и я ему скажу.
Мизансцена такая была: Муха лежит на матраце, балдеет. Пехота лежит на матраце, балдеет, листает журнал про видеомагнитофоны. Руслан сидит на табуретке, балдеет, читает Толстого, «Кавказского пленника». Сэм сидит на табуретке напротив, балдеет, чистит автомат. Я сижу на табуретке в сторонке, напрягаюсь.
Сэм отщелкивает от автомата магазин, откладывает его в сторону. Передергивает затвор. Выскакивает патрон. Все, автомат не заряжен. Он удовлетворенно кивает головой, направляет незаряженный автомат на Руслана и нажимает на курок. ВЫСТРЕЛ.
Кудрявые волосы на макушке Руслана всколыхнулись. За спиной, чуть выше головы, в брезентовой стенке палатки образовалась дыра.
Сэм сидит с белым лицом. Я сижу с открытым ртом. Руслан отрывает взгляд от книги, поднимает глаза, смотрит на Сэма и спокойно так говорит:
— Очумел?
Минута молчания. Немая сцена.
Потом я вскакиваю, двумя руками хватаю Сэма за грудки, срываю с табуретки, держу на весу. Автомат падает на пол. Я рычу ему прямо в лицо:
— Слышь, ты, хорошо все-таки, что ты ПОЛНЫЙ МУДАК, был бы просто мудак, попал бы с полутора метров!
В палатку врываются десантники во главе с Палычем. Видят эту сцену, ни о чем не спрашивая, вырывают Сэма у меня из рук и начинают бить.
Минуты через четыре говорю:
— Ладно, хватит, там задело, что ли, кого-нибудь?
— Нет, — отвечают, — не задело. Но могло.
А Палыч смотрит на корчащегося на полу Сэма и говорит:
— Ты, козел, тебе повезло еще. От нас фээсбэшники ушли пятнадцать минут назад. Если б при них было, тебе вообще тюрьма.
А тот шепелявит разбитыми губами:
— Мужики, я случайно, я не хотел, не закладывайте, мужики…
Закладывать его, конечно же, никто не стал. Просто вышвырнули вон, дав пинка.
Понятно, что больше к нам разведчики не приходили. Так мы были избавлены от их общества и марихуаны. А я-то голову ломал, как бы поделикатнее отшить.
А потом мы ломали головы над тем, как это могло произойти — автомат-то по всем признакам не был заряжен. А потом Палыч хлопнул себя по лбу и говорит:
— Слышьте, а у него ствол ведь был 7,62.
— Ну? И чего?
— А они его любят под 5,45 переделывать.
— Ну?
— А переделывают херово — руки кривые. В патронник наверняка два патрона заскочили, а выскочил один.
Вот такая версия. Не знаю, прав был Палыч или нет, но другого объяснения мы не нашли.
Опять забегая вперед, скажу, что несколько месяцев спустя Сэм объявился в Москве. Позвонил мне на мобильный как ни в чем не бывало. У меня тоже давно отлегло — пригласил его к себе домой, «фронтовой» товарищ все-таки.
Посидели, выпили. Он как-то ничего определенного про себя не рассказывал. Видно было, что в мирной жизни ему делать нечего. С нами еще мой друг был, из нашей телекомпании. Поздно вечером Сэм намекать стал, что ему ночевать негде. А я тогда уже не один жил, замялся, а друг мой, душа-человек, предложил переночевать у него — у Кирилла, мол, личная жизнь, а мы поедем, еще выпьем. С тем и уехали.