Новый грохот: второй штурмовик приземлился в метре за первым. Все чувства Эйрика обострились: он не знал, видит ли он в полной тьме или осязает тепло, – но в мозгу Эйрика с удивительной, превосходящей инфракрасное зрение четкостью стояла картина: две стальные полутонные глыбы, одна в метре от другой.
В тот же миг плазменная пушка, укрепленная на спине первого штурмовика, раскрыла свой глаз, и две миллиона килоджоулей ударили в его товарища с расстояния в метр. Штурмовик мгновенно сварился в броне.
Над шлемом первого штурмовика неярко засветилась синяя полоска, позволяя видеть углы и тени.
– Оператор не слышит? – спросил штурмовик.
– Нет, – ответил Эйрик.
– Я – агент Оперативного Штаба. Полковник Трастамара приказал мне помогать твоему спутнику… и тебе, если это не повредит моей легенде.
* * *
Майор Службы Порядка майор Шарин Лийит хотел совершить что-то выдающееся. Майор командовал ополчением, которое всегда несло охрану на постах у въезда на Губернаторскую гору, а теперь стояло в оцеплении.
С работой в последнее время на Ярмарке было все хуже, любую фирму могли закрыть, любого человека – взять прямо на улице, а про Службу Порядка все чаще рассказывали, что там молочные реки и кисельные берега и что там и работают те самые ребята, которые закрывают фирмы и берут людей прямо на улице.
Или не закрывают и не берут – смотря как договорятся.
Брони у людей майора не было никакой, вместо боевого оружия – излучатели типа «скат», и потому ввязываться в бой, идущий на горе, майора Лийита совсем не тянуло. По правде говоря, его не тянуло бы ввязываться в бой, даже если бы у него были танки и флайеры.
Но вот что-то героическое, чтобы отличиться перед начальством, майору Лийиту устроить хотелось.
* * *
Белоснежный_парящий_в_ночном_безмолвии полз по коридору Южной казармы. Коридор был разрушен взрывом, вместо крыши было небо и маленькое белое солнце, такое чужое и непохожее на красный гигант Барры, и тело барра было совсем чужим.
Крыло было перебито взрывом, один глаз вытек, и по особой сухости опустевшего клюва Белоснежный дарящий чувствовал, что конец его близок. «Барр живет, пока в жвалах есть яд», – говорили старики. В его жвалах яд иссяк.
Но барр упорно полз, таща за собой длинный черный тубус, и подполковник Роса в головном танке облизнул губы в предвкушении.
Экран опять ловил красную точку, и сигнал был слишком силен, чтобы это был кто-то, кроме этих чертовых белых петухов. Во всяком случае, это был не хомяк и не колибри.
Подполковник Роса не открывал огонь, во-первых, потому, что это мог быть все-таки не барр, а глупая тварь, черепаха или зебра, – несколько таких тварей они уже разнесли, и больше всего Росу изумила одна – жуткого вида змеюка, которая уставилась на танк белесыми гляделками и заморгала часто-часто, а наводчик расхохотался и сказал, что приборы ловят гамма-излучение. Подумать только, змеюка своими моргалками собиралась прошибить броню, которая выдерживала термоядерный взрыв в четырехстах метрах!
Змеюку переехали, и Роса не собирался тратить заряд на вторую такую змеюку. Но особенно он не собирался тратить заряды, если это был барр. Он хотел, чтобы ксеноморф, пища, убегал от неуязвимых пушек целого взвода «Оскалов», чтобы его чертовы кишки намотались на чертовы гусеницы и чтобы манипуляторы танка сомкнулись на горле мертвого петуха.
Все равно «Оскал» может уничтожить только орбитальный лазер или другой «Оскал», а танков у барров нет. Даже если бы были, эти придурки бы ими не пользовались.
Танк неторопливо переполз через поваленную трансляционную башню и выгоревший остов экскаватора. У башни рядком лежали три трупа. Судя по тому, как их вмазало в землю, – гравиграната.
За керамитовой стеной казармы мелькнуло что-то белое, и стрелок немедленно нажал на пуск. Тяжелый стационарный веерник ударил в стену, та брызнула камнем и светом.
– Петух! Это чертов петух! – закричал стрелок.
Роса и сам видел, что это барр. На таком коротком расстоянии гиперпушка не действовала. Что ж, тем лучше. Империя – для людей!
Танк взвыл, обрушивая остатки стены. Красная точка нырнула вправо, туда, где над подземными коридорами еще высилась нетронутая стена флигеля. «Ни фига себе в копеечку влетит ремонт», – подумал подполковник Роса.
– За ним. Ему некуда деться, – приказал подполковник. Флигель рухнул, взметывая клубы сора.
И в эту секунду подполковник Роса увидел барра.
Тот стоял в полный рост, белый, с перьями, перемазанными кровью и глиной, правое крыло волочилось по земле, и над левым он держал какую-то черную штуку. Подполковнику понадобилось меньше мгновения, чтобы сообразить, что это огнемет и что плазменный заряд не причинит танку никакого вреда. Еще через мгновение полковник сообразил, что барр держит огнемет дулом от его «Оскала».
Барр выстрелил. Из тубуса за его спиной вылетел трехметровый язык пламени, ослепляя сенсоры танка. Двадцатикилограммовый снаряд рванулся вперед со скоростью пятьсот сорок километров в секунду и превратился в плазменный шар, соприкоснувшись с лобовой броней второго выползающего из-за горки «Оскала».
Подполковник Роса был совершенно прав насчет неуязвимости своей машины.
Парящий танк «Оскал-СВ» новейшей модификации мог пережить термоядерный взрыв на расстоянии свыше четырехсот метров, его противолазерная броня могла выдержать удар веерника любой мощности; активное силовое поле уничтожало даже гравигранату.
Но среднее время жизни «Оскала» при прямом огневом контакте с другим «Оскалом» составляло три секунды, и это было слишком мало, чтобы проанализировать ситуацию и понять, кто перед тобой – свой или чужой.
Как только плазменный плащ растекся по броне второго танка, испуганный стрелок нажал на спуск – и выстрел прямой наводкой проделал в танке полковника Росы двадцать тысяч маленьких дырочек диаметром в несколько миллиметров.
В следующую секунду танк Росы взорвался. Превращенную в решето башню откинуло на двадцать метров; колеса приварило к тракам, а лопнувшая петля «блюдечка» хлестнула по водительскому отсеку, как гравиграната, вминая броне-пласт, чипы и человеческую плоть в почву на глубину в полметра.
Четыре оставшихся во взводе танка немедленно открыли огонь. Второй взвод ответил тем же.
Из девяти танков были уничтожены пять. Еще два были серьезно повреждены.
От барра на месте боя ни сыскалось ничего: ни пуха, ни пера, ни даже молекул баррийской ДНК. По баррийским правилам это был ужасный позор – если хоронить нечего. Однако родичи, в течение двух недель приходившие, по обычаю, для сопереживания горю, поздравляли родителей Белоснежного_парящего_в_ночном_безмолвии с самой достойной смертью, о которой они когда-либо слышали со времени Черной Войны.