— А ты запей их глоточком водочки — проскочат как миленькие.
— Камилла после тебя приедет?
— Прямо по пятам, как обычно. Ждите ее где-то через неделю или даже раньше. Она позвонит.
— Когда-нибудь, святая Люси, когда все это кончится и выйдет на свет божий, тебе и впрямь будут поклоняться как святой.
— Мне бы хотелось сделать для вас еще больше.
— Ты и так спасла уже столько людей!
— А вы, согласившись на это, тоже спасаете жизни человеческие.
— Тут ты права. — Он смиренно сложил руки на груди. — Меня тоже в раку потом положат. А когда-нибудь мой профиль отчеканят на четвертачке. Мне памятники будут ставить, назовут моим именем университеты, улицы, больницы! Как думаешь, а если в мою честь сделают национальный праздник, это не слишком будет?
— Тебе не терпится стать национальным праздником?
— Нет, ты мне честно скажи, что ты об этом думаешь? Это не перебор?
Люси рассмеялась и звонко чмокнула его в лоб.
На обратном пути в Парамус Люк и Люси молчали. Она очень устала, а он пытался переварить то, что увидел за день. Они решили встретиться через часок, чтобы немного прийти в себя, переодеться и хоть несколько минут вздремнуть. Пообедать они собрались в придорожном ресторанчике рядом с мотелем. Люк выбрал бифштекс, а Люси — креветки с макаронами. Она так наговорилась за день, что была рада молчанию Люка.
После обеда Люк проводил Люси в гостиницу, потом пошел в бар, находившийся по соседству. Люси какое-то время смотрела телевизор, потом, когда уже не было сил бороться с усталостью, она выключила его и юркнула под одеяло.
Вечером ей не давал уснуть шум машин. Она так и не смогла заснуть, прислушиваясь к гулу грузовиков, взвывшей вдали сирене, бесконечно проносившимся за окнами машинам. Неожиданно раздался стук в дверь. Она посмотрела в глазок, увидела клерка мотеля и впустила его в комнату.
Какое-то время клерк мерил комнату шагами.
— Вообще-то я не знаю, — неуверенно сказал он. — Такого просто не может быть.
Она видела, что он чего-то боится, но девушку это не удивило, потому что разум каждого пациента поначалу восставал против любого лечения, проходившего не в привычных больничных условиях. Но ее пациенты были отчаявшимися людьми, хватавшимися за любую соломинку ради спасения жизни, и потому единственное, что она делала, заключалось в том, чтобы помочь им от отчаяния преодолеть эту бесполезную логику.
— Я не собираюсь вас ни к чему принуждать.
— Я себя так чувствую, будто какой-то шарлатан хочет мне впендюрить целебное снадобье от всех болезней.
— Никаких снадобий, Эван. И еще хочу довести до вашего сведения, что я здесь никому ничего не собираюсь впендюривать. Или вам это недоходчиво растолковали?
Люси показалось, что человек он был желчный, в чем-то даже злой, готовый умереть, грозя кулаком небу. Надежда на продление жизни и возврат здоровья его как будто даже немного расстроила. Он не очень представлял себе, как реагировать на эту новость и как себя вести.
В конце концов мужчина встал, его обрюзгшее грушевидное тело бессильно обмякло, было видно, что он одновременно отказывается поверить в чудо и страстно его желает. Но разве случаются такие чудеса?
— Мне трудно в это поверить, — произнес он.
— Вы же уже пришли сюда, в мою комнату. Дайте слово, что не станете болтать лишнего, Эван, и все изменится.
— Так вы не знахарка, которая лечит притирками и примочками у себя на кухне? Разве не об этом шла речь?
— Я представляю международную фармацевтическую корпорацию с оборотом в миллиарды долларов. То, что мы с вами будем делать в этой комнате, незаконно, и, если кто-нибудь об этом узнает, меня упекут за решетку, не говоря уже о руководстве компании. Мы занимаемся исследованиями, связанными с укреплением иммунной системы. Вы, конечно, можете годика полтора подождать, пока наши средства пройдут апробацию и получат официальное разрешение, хотя, кто знает, доживете ли вы до того времени? Или можно начать лечение вашего недуга прямо сейчас. Уже сегодня. Я устала, Эван. Весь день я спасала людям жизни. Так что вы мне по этому поводу скажете?
Плечи клерка поникли, нижняя губа подрагивала.
— Я согласен, — покорно ответил Эван.
— Хорошо. Тогда мне надо сделать вам анализ крови. Потом я разработаю для вас оптимальный курс лечения. После этого сделаю вам укол, от которого на какое-то время вам станет не по себе. Все сегодня жаловались, что от этого укола становится хуже. А потом я скажу вам, что, когда и сколько надо принимать, и вы должны будете неукоснительно следовать моим указаниям.
— И это все? Я ничего не буду вам должен?
— Когда эти лекарства появятся на рынке, они будут стоить целое состояние. А если вы начнете лечение сейчас, оно навсегда будет для вас бесплатным. Кроме того, это ваш единственный шанс остаться в живых.
Этому мужчине, вынужденному работать в занюханном мотеле, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, лишившемуся профессии, надеющемуся хоть ненадолго продлить собственное существование, нужно было какое-то время, чтобы свыкнуться с мыслью о возможности спасения. Ей и раньше часто доводилось такое видеть.
Он сел рядом с девушкой.
— Если бы я не работал в этой зачуханной дыре, мы бы никогда с вами не встретились.
Люси коснулась рукой его плеча.
— Никаких гарантий я вам дать не могу, — сказала она, — но все, кого я лечу, либо стали чувствовать себя лучше, либо, по крайней мере, их состояние не ухудшилось. От вас требуются только две вещи: разрешать моим коллегам вести за вами наблюдение и держать рот на замке.
— Согласен.
— Что вы сейчас принимаете?
Он покачал головой.
— Ничего. У меня ни на что нет денег. И потом, разве это что-нибудь изменит?
Теперь он был совсем не строптивым клерком, каким казался вчера. Люси даже подумала, что Эван вот-вот расплачется.
Она положила его руку себе на колени и протерла кожу смоченным в спирте кусочком ваты.
— Ну ничего, — почти шепотом сказала она. — Вам надо привыкать к мысли о том, что все снова еще может быть хорошо.
— О Господи, — простонал мужчина, из глаз его потекли слезы. — Боже мой…
— Тише, не разбудите других постояльцев. И помните, сначала вы почувствуете слабость, и какое-то время вам будет не по себе. Но это нормально.
— Вот уже год, как я и слабость чувствую, и мне не по себе, но это самое лучшее из всего, что я испытываю.
Он попытался улыбнуться сквозь слезы. Когда она брала у него кровь, мужчину било мелкой дрожью.
— Надо же! — сказал он. — А я-то думал, у меня уже вообще крови не осталось.