Но Суриков и его директор сидели на берегу искусственного пруда: от моря их отделяли сто метров пляжа и бетонный забор с колючей проволокой.
Директор был пьян, и давно: оскорбленная Лена заперлась в спальне. Суриков вертел в руках черную бархатную коробочку. Внутри были сережки – витое золото ракушки вокруг бриллиантов.
– Для Лены, – сказал Суриков.
Карневич промолчал.
– Осуждаешь меня? – спросил Суриков.
Директор отвел глаза. Артем Иванович нащупал нетвердой рукой бутылку. Водка с тихим бульканьем полилась в стакан.
– Как твоя-то? – спросил он.
Сергей был женат уже три года; Мэри работала юристом, и за четыре месяца, которые Сергей провел в России, он два раза ездил в Лос-Анджелес на выходные, а Мэри один раз прилетела в Кесарев.
Тогда они провели вместе целых шесть часов. Еще бы, ведь Мэри приехала вместе с делегацией Эксимбанка, изучавшей завод на предмет возможного кредитования.
– Отлично, – сказал Сергей.
Как и всякий американец, он был приучен отвечать «отлично» на любой вопрос.
– А что не отлично? – спросил Суриков.
– Завод, Артем Иванович. Вы прочитали мой меморандум?
Суриков махнул рукой.
– Я и без тебя знаю, что там написано.
– Вряд ли, Артем Иванович. Я должен быть откровенным: я никогда не предполагал, что заводом можно управлять так, как управляют Кесаревским НПЗ. Ко мне в среднем раз в четыре дня приходит человек, который либо просит у меня горючее за полцены, либо предлагает мне купить оборудование за две цены. Барышом он обещает поделиться со мной. К тому же, как правило, этот человек даже не является предпринимателем. Это либо бандит, либо полицейский. Бандит, когда я не соглашаюсь, обещает засунуть мне в задницу черенок от лопаты, а полицейский, когда я не соглашаюсь, обещает найти в моем кармане наркотики.
– Это блеф.
– Это блеф, но в Америке так не блефуют.
– Но ты же не соглашаешься.
– Я не соглашаюсь. Но я постоянно натыкаюсь на документы, из которых следует, что либо мой заместитель, либо начальник цеха сделал что-нибудь подобное.
– Я дал тебе право разбираться с этими людьми, – сказал Суриков, – и это уже не блеф. Тебе достаточно сказать. И черенок от лопаты будет торчать в чужой заднице.
Американец помолчал несколько секунд, видимо оценивая перспективы улучшения экономических показателей завода с помощью такого неизвестного в Америке финансового инструмента, как черенок от лопаты.
– Я могу разобраться с теми, кто ворует на заводе, Артем Иванович, но я не могу разобраться с теми, кто заводом владеет. Завод не получает ни копейки прибыли, потому что завод не покупает нефть и не продает горючее. Завод всего лишь перерабатывает чужую нефть в чужое горючее, и по странному совпадению, денег, которых он получает за это, едва хватает на покрытие производственных расходов. Реальным хозяином и нефти, и горючего является компания «Росско». Вы объяснили мне, что это связано с удобствами российского налогообложения, и я не могу с вами не согласиться. Но вы не объяснили мне, почему подставная компания «Росско» должна покупать нефть у таких же подставных компаний.
Суриков молчал.
– Я заинтересовался нашими поставщиками. На долю одного из них, компании «Аахалго», приходится до пятой части поставляемой на завод нефти. Нефть привозят танкеры. По документам эта нефть идет с Сахалина, с месторождений, принадлежащих Сахалинской государственной нефтяной компании. Мы получаем около двух миллионов тонн нефти в год.
– И что тебя не устраивает?
– То, что, согласно официальным данным, сахалинские месторождения находятся на стадии освоения, там есть только разведочные скважины и количество добываемой нефти не превышает двадцати тысяч тонн нефти в год. Это ровно в сто раз меньше того, что получаем мы. Вот у меня и вопрос: откуда «Аахалго» берет нефть?
– А ты как думаешь?
– У меня не хватает воображения.
Суриков невесело усмехнулся.
– Да все оттуда же. С Сахалина.
– Но…
– А что ты думаешь? Что там седьмой год бурят разведскважины?
Американец открыл рот и закрыл его.
– Это государственная компания, – сказал Суриков, – и вышки стоят в море. И никакая инспекция без ведома главы компании не доплывет до этих вышек, чтобы проверить, сколько там добывают нефти. А та, что доплывет, обязательно останется довольна, потому что это очень опасно – быть недовольной человеком, которым доволен Кремль.
– Кремль будет доволен этим человеком ровно до тех пор, пока не узнает, что разведскважины на самом деле добывают нефть в промышленных масштабах.
– Неужели ты думаешь, Кремль этого не знает и с этого не имеет?
– Наверное нет. Это государственная компания. Зачем Кремлю воровать нефть самому у себя?
– Затем, что у Кремля есть потребность в неучтенных доходах. Ты можешь не волноваться, Сержик. Откуда мы берем свою нефть, мы можем объяснить Кремлю.
– А как мы это объясним иностранным банкам?
Суриков молчал. Долго-долго. Потом, тяжело махнув рукой, опрокинул в себя полстакана.
– Надоело все, – сказал Суриков, – надоело. Лгать, изворачиваться. Как в грязи плаваешь. Грязь тут, грязь в Москве. Ты думаешь, я не понимаю, в каком состоянии завод? Не понимаю, что с этим надо кончать? А я не могу. Я им должен.
С моря, огороженного бетонной стеной, донесся утробный гудок: один пароход приветствовал другой.
– Должны – кому, Артем Иванович? Как может хозяин завода быть кому-то должен свои активы?
– Выпей.
Американец отрицательно покачал головой, и Суриков, вздохнув, допил свой стакан.
– Это очень старая история, – сказал Артем. – Нас вначале было двое партнеров. Я и Данила Милетич. Я поставлял на завод нефть, а Данила… знаешь, он был больше по части как кинуть и не заплатить. Завод был в ужасном состоянии. Если тебе кажется, что завод сейчас плох, видел бы ты его тогда. Я поставлял нефть, а директор отдавал ее чеченским бандитам. Был тут один такой. Халид. Погоняло Пегий. Он потом стал полевым командиром. Убили его год назад. Никогда не связывайся с чеченами, Сережа. Это… это волки. Ты им слово сказал – ты уже попал. Этот Халид однажды на моих глазах взял автомат и расстрелял резервуар с готовым топливом.
– Что?!
Суриков невесело рассмеялся.
– Гоблин четыре года отучился в нефтехимическом институте, и все, что он оттуда усвоил, это что если стрелять ниже уровня жидкости, ничего не взорвется. Своеобразное применение образования, не находишь?
– Но зачем он стрелял?
– Чтобы забрать бензин. Его люди потом воткнули в дырки шланги и наполнили два бензовоза. С завода несли все и всё. Директор впал в полный маразм. К нему приходили чехи, тыкали автоматом в висок и говорили: подпиши нам две тысячи тонн отгрузки. И он подписывал. Потом приходили другие бандиты, тыкали автоматом в рот и говорили: подпиши нам три тысячи тонн отгрузки. И он подписывал. Потом оказывалось, что свободных только тысяча тонн, и начиналась стрельба. По людям и резервуарам. Рабочие воровали банками, Халид – бензовозами, директор – составами. Потом он перестал воровать составами, потому что воровать было больше нечего.