За это время Степан отыскал свечи и вставил их в бронзовые чашечки на передней стенке пианино, а потом открыл бутылку вина.
— Выпьем за магию искусства и за нашу очаровательную волшебницу! — предложил он.
— Мне бы очень хотелось спеть для вас, — сказала польщенная Жюли. — Но я не готова. После морозного воздуха мне надо беречь связки. Обещаю, что вы услышите сегодня вечером самые лучшие мои номера.
— О, если бы здесь была хоть какая-нибудь скрипка, — уныло произнес Голдмэн. — Я бы присоединился к вам. Когда-то мои родители надеялись вырастить из меня музыканта. Увы, музыка — невыгодный бизнес.
— Скажу больше, — добавил Китс, продолжая потихоньку наигрывать. — Музыка не просто невыгодное занятие, но еще и абсолютно бессмысленное. В ней нет никакого практического смысла. Ее нельзя съесть, выпить или хотя бы надеть. Музыка не подстрелит тебе куропатку, не укроет от холода, не потушит пожар в твоем доме. Какой прок от музыки? Даже плохую картину можно как-то использовать. В моем доме висел портрет какого-то министра, а под портретом была здоровенная дыра, которую все некогда было заделать. А какую дыру прикроешь музыкой? Нет, джентльмены, музыка — это удовольствие в чистом виде, безо всяких низменных примесей. Так выпьем за музыку!
Степан поднял бокал вместе со всеми. Но он вовсе не считал, что от музыки не будет никакой пользы.
Когда повозка Эрни возвратилась из города, ее сопровождала целая процессия. В открытом фургоне высилась гора свежеструганных досок, а за ним виднелась дюжина всадников.
— Вот, Стиви, что наделали твои живые деньги, — ворчал трактирщик. — Эти пройдохи решили, что в их краях завелся чокнутый богач, и теперь начнут вытягивать из тебя доллар за долларом.
— Да мы приехали просто на Юдла полюбоваться, — добродушно посмеиваясь, подошел светлобородый крепыш в шапке с полосатым хвостом. — На некоторых так приятно посмотреть, когда они лежат на снегу с дыркой в башке! Будем знакомы, я Майк ван Клиф, плотник. И команда моя со мной.
— Что, всем так интересно посмотреть на покойников? — спросил Степан.
— И на покойников тоже. И на того, кто устроил нам такое зрелище. Говорят, ты завалил их из одного кольта. Да так быстро, что они и дернуться не успели.
— У меня было два кольта.
— А еще говорят, тут вроде найдется работенка для плотников, — продолжал улыбаться ван Клиф. — Вроде почта совсем сгорела. Кто-то же должен ее заново отстроить, верно?
— Стиви, не поддавайся, — крикнул трактирщик, вытягивая из своей повозки пачку стеклянных листов. — А если поддашься, то хотя бы поторгуйся!
Степан обвел рукой пепелище, трактир и сараи:
— Нравится тебе это место, Майк?
— Хорошее место. Свободное, ровное. И лес рядом. За бревнами далеко ходить не надо.
— Ты меня понял, — Степан кивнул. — Это хороший участок для стройки. Что мне нужно на этом месте? Мне нужна жилая пристройка к трактиру. Двухэтажная, на шесть однокомнатных номеров, с буфетом на первом этаже.
— А кухня?
— Без кухни. С буфетом. Кухня у нас будет одна, на старом месте. Дальше. Мне нужен большой сарай, куда можно загнать целиком фургон. Для ремонта, к примеру. Рядом — кузница.
— А кузнец у тебя есть?
— Кузнец найдется со временем, была бы печка хорошая да наковальня.
— Печника я тебе найду, — пообещал ван Клиф. — Итак, Стивен, там — пристройка, тут — сарай и тут же — кузница.
— Как думаешь, Майк, во сколько все это обойдется?
— Месяц работы, не меньше. И две тысячи за труд. Понедельная оплата — сто долларов на всех, остальное — по окончании работ. Материалы я тебе потом сосчитаю, но это будет не меньше двух сотен.
— Месяц? Две тысячи? Это хорошо, — сказал Степан. — Но может быть и лучше. Например, так. Если вы сдаете стройку на день раньше, то получаете две двести. На два дня раньше — две четыреста. И так далее.
— То есть ты предлагаешь… — Ван Клиф перестал улыбаться и почесал переносицу, сдвинув шапку на затылок. — Получается премия двести баксов за каждый выигранный день?
— Да. А если вы задержитесь со стройкой, то эти двести долларов я буду высчитывать. За каждый проигранный день.
— Не надейся, — ван Клиф протянул Степану мозолистую ладонь.
— Когда начнете?
— Мы уже начали. Сегодня одиннадцатое февраля. Готовь наши денежки к началу марта, Стивен.
"Сегодня только одиннадцатое. Завтра — двенадцатое, — подумал Степан. — Завтра приедет доктор Фарбер и рассчитается за бобров. И я получу десятку за труды и сколько-то там еще за каждую пару шкур. Кажется, по доллару? Итого — двадцать два доллара. Хоть какая-то прибыль. А то пока сплошные расходы. Надо, кстати, завести бухгалтерскую книгу. И сумма, полученная от доктора Фарбера, будет первой записью в колонке доходов".
Бухгалтерскую книгу Гончар, конечно, завел. И записи о расходах плодились там с неимоверной быстротой. Но страничка, отведенная для подсчета доходов, оставалась девственно чистой.
Доктор Фарбер не прибыл на почтовую станцию ни двенадцатого февраля, ни тринадцатого, а потом Гончар уже и подзабыл о нем, с головой уйдя в свои дела.
Он подолгу возился с лошадьми. Эрни учил его, "моряка", как надо ухаживать за конем, как седлать, как правильно садиться в седло и как спрыгивать, и только через неделю они вдвоем впервые отправились верхом в город. После той поездки Гончар еще три дня ходил как старый кавалерист, не сводя ноги.
Он занимался и стройкой, и хозяйством, и закупкой продуктов, но все это было не самым главным. Главной его заботой оставалось лечение Саби. Гончар продолжал внушать ей, что она непременно поправится, и заставлял съедать по лимону в день, надеясь на чудодейственную силу витаминов. Все остальные медицинские обязанности добровольно взяла на себя Жюли, причем исполняла их с видимым удовольствием и хлопотала, как мать над больным ребенком.
Может быть, по этой причине, а может, и по другой мадам Нимур никуда не уехала, а осталась в трактире. В первый же вечер ей пришлось выступать не только перед Степаном и телеграфистами, но и перед бригадой ван Клифа. Плотники были потрясены ее талантом, и на следующий вечер в трактире уже не было свободного места, а касса Эрни разом пополнилась недельной выручкой.
Телеграфисты быстро устроились в своем новом офисе, протянули провода и начали перестукиваться с соседними станциями, откуда к Эрни стали заезжать новые гости.
Однажды с почтовым дилижансом прибыли газеты, а среди них было письмо для доктора Фарбера, которое пришлось запереть в сейфе до появления получателя. Тогда-то Степан Гончар и вспомнил, что у него на чердаке хранится целая куча бобровых шкур с индейскими бирками. И стал расспрашивать всех своих новых знакомых — куда мог запропаститься профессор?