Здоровенный и кряжистый, будто вековой дуб сержант склонился над помойным ведром, придерживая бритую наголо голову Димки Волошина. Тот из последних сил бился в мощных сержантских руках, изрыгая в вонючую емкость остатки недавно съеденного ужина. Если уж совсем честно он и есть-то сразу не хотел, насильно накормили, не дело же, когда человек уже несколько дней разве что сухарик погрызет и ходит вечно весь зеленый. Понятно, морская болезнь, штука неприятная, но вовсе ничего не жрать это уже перебор, так недолго и на берегу слечь. А ведь их не для того везут, чтобы болеть. Это сейчас время вынужденного безделья, пока набитые под завязку такими же наголо обритыми как они сами молодыми парнями десантные корабли черепахами ползут вдоль африканского побережья, едва видного на горизонте по правому борту в непроницаемой туманной дымке. А как транспорты, наконец, отрыгнут в порту назначения забившую их людскую массу, так больше ни отдыхать, ни скучать не придется. Не для того их тащили за много тысяч километров через океан, чтобы любоваться чужими красотами. Так что уж что-что, а больные да калечные на берегу точно без надобности будут. А значит, хоть и крючит Димку Волошина от морской болезни, а есть, он все одно должен, даже не должен, а просто обязан. Чтобы потом не подвести своих товарищей, командиров, всю свою страну, наконец, ту самую, что отправила его на помощь угнетенному народу, только что сбросившему иго колонизаторов. Отправила именно под его, сержанта Тарасюка, началом.
А он-то еще расстраивался, что попал служить в железнодорожные войска, считал такую службу несерьезной и вовсе не героической. Все бредил о голубом берете десантника и парашютных прыжках, сколько бумаги извел на рапорта о переводе в крылатую пехоту, даже подумать страшно. И что толку? Подумаешь прыжки, тоже мне, с неба об землю и в бой! А как дошло до реального дела, оказалось, что молодцы в тельняшках как-то вовсе даже без надобности. А вот железнодорожники, водители, механики, как воздух нужны далекой африканской стране. Оно и понятно, проклятые колонизаторы, конечно же, не спешили обучить угнетенный народ обращению с современной техникой, им гораздо сподручнее было держать людей в темном невежестве, так легче превратить их в рабов. Но ничего, теперь он сам, другие сержанты и рядовые солдаты из его взвода, даже Димка Волошин это положение поправят. Они не подведут, будут у конголезцев назло эксплуататорам и машины, и железные дороги, и электричество, и газ, и все-все блага цивилизации. Потому что есть на свете такая огромная и могучая страна, как Советский Союз и уж он не бросит в беде тех, кто поднялся на борьбу за свободу против алчных капиталистов.
— Товарищ сержант, может ему нужно побольше сухарей давать? Чтобы они всю жидкость внутри всасывали, глядишь, что-нибудь в животе и удержится, — свесившись с третьего яруса грубо сколоченных нар, посоветовал Витя Васнецов, смешно моргая широко расставленными голубыми глазами.
— Да нет, его к доктору надо. Это же не просто ерунда какая, это самая настоящая болезнь. Ее таблетками лечат, — авторитетно заявил их взводный всезнайка Вадим Литовский.
Сержант неприязненно покосился на умника. Литовский один из всего взвода был настоящий городской житель, причем не просто городской, а коренной москвич из интеллигентной семьи. Сержант неосознанно робел перед этим много знающим эрудированным парнем и хотя даже самому себе никогда в этом не признался бы, но старался себя вести с ним как можно почтительнее, личный раз не ругая и не нагружая тяжелой работой. Правда, особо дружеских чувств к Вадиму он не испытывал и даже порой ловил себя на мысли, что без слишком умного москвича руководить взводом было бы как-то спокойнее. И что его только занесло в железнодорожные войска, этого вундеркинда, служил бы где-нибудь при штабе писарем, так нет же. Может у него с анкетой не все чисто, вон особист, его не как всех один раз на беседу дергал, а целых три, но о таких вещах лучше не знать и лишний раз не думать. Хотя нет, какие там могут быть проблемы с анкетами, если сюда выпустили?
— Больно помогли твои таблетки! — окрысился сержант, с неприязнью окидывая взглядом мальчишески тонкую фигуру Литовского. — Водили же его уже к доктору, и что? Как полоскало, так и полощет! Это же организм так устроен, понимать надо!
Литовский лишь молча пожал плечами, не желая спорить, потянул из-под подушки толстенную грамматику французского языка и уткнулся в пожелтевшие от времени, приятно-бархатистые на ощупь страницы.
«Чего уж ему-то в учебник лезть!» — с завистью подумал про себя Васнецов. Из всего взвода, только Литовский довольно сносно говорил по-французски, восхищая даже специально приданного им капитана — военного переводчика. Тот проводил с ними занятия все время плавания, стараясь за длинные, заполненные скукой ничегонеделания дни вбить им в головы, хотя бы какие-то основы того языка, на котором говорили в ожидающей их помощи стране. Получалось отвратительно, парни во взводе подобрались простые, что называется от сохи и тайны чужого языка, заставляющего к тому же так немыслимо напрягать собственный, постигали с большим трудом. Лишь Литовский неизменно радовал капитана, однажды тот даже сказал, что благодаря ему, взвод действительно можно самостоятельно отправлять на выполнение задачи. Литовский к похвалам относился прохладно, объясняя товарищам, что в его семье и отец и мать действительно хорошо говорят по-французски, так что он вполне может сам себя оценить, сравнивая с ними, и оценка эта пока твердая «двойка».
Несчастный Димка, наконец, прекратил перхать и булькать внизу над ведром и весь позеленевший, обессиленный, привалился к неструганному деревянному брусу нижних нар. Сержант, отдуваясь, присел рядом.
— Это ничего, сынок, ничего. Потерпи еще чуток. Слыхал я, уже на подходе мы, вроде бы ночью войдем в эту чертову Матади, будь она не ладна.
Новость мгновенно всколыхнула валяющихся на нарах солдат, со всех сторон посыпались нетерпеливые вопросы:
— Товарищ сержант, а кто вам такое сказал?
— Правда ли это?
— Неужели приплыли?
— Вы сами слышали, да?
— Тихо, тихо, сынки, не все сразу, — устало поднял вверх ладони сержант. — Все расскажу, успокойтесь.
Сержант Тарасюк был человеком степенным, неторопливым. Старый сверхсрочник, успевшим даже слегка повоевать под конец войны, для которого армия стала без преувеличения родным домом, ничуть не тяготился своим положением заместителя командира взвода, наоборот, в компании молодых веселых парней, он и себя чувствовал бодрым и еще на многое способным. Но вот этой молодой нетерпеливости, жадной спешки по жизни, желания успеть сразу все, по-стариковски не любил, потому всегда старался остужать закипавшие в подчиненном ему коллективе бурные страсти. Вот и теперь, заговорил он не раньше, чем все замолчали и полностью успокоились.
— Значит, так было дело, — степенно начал он. — Вызвал меня к себе после обеда наш замполит…
Замполит в условиях морского похода откровенно тосковал, впервые в жизни у него появилось свободное время. Нет, конечно, он регулярно проводил с бойцами политзанятия, информирования о положении в мире и ленинские чтения. Но, учитывая круглосуточный характер нахождения на службе, его энергичной натуре этого было мало. И тогда, изнывавший от скуки замполит придумал себе довольно интересную игру. На вырезанных из картонной коробки квадратиках он написал номер каждого подразделения батальона и, побросав их в глубокий карман бушлата, каждый день после обеда вытягивал наугад. Вытянутый кусок картона со всей определенностью означал, что именно в обозначенном на нем подразделении не все в порядке с полным осознанием генеральной линии партии и высокой чести и ответственности личного состава выбранного для оказания помощи молодой африканской республике. Тут же преисполнившись служебного рвения, замполит вызывал к себе сержантский состав подразделения и проводил с ним вдумчивую и долгую беседу, от которой даже у самых закоснелых служак порой случались приступы неконтролируемой депрессии. Жаль, что не удавалось охватить своей заботой и офицеров. Вначале игры, замполит и их пытался включить в столь забавляющий его процесс, но после недвусмысленного обещания спустить его ночью за борт, тет-а-тет, без свидетелей, высказанного начальником штаба батальона, эту идею пришлось оставить, ограничившись младшим ком. составом.