– Билет на Москву покупать?
– Боже, – простонала я, – ну зачем так рано, ни свет ни заря!
– Как? – изумился Владимир. – Уже почти одиннадцать.
Ничего не понимая, я уставилась на свои часы от Картье.
– На моих пять минут восьмого.
– Так это по московскому времени, – рассмеялся Решетников.
Ну надо же, совсем упустила из виду смену часовых поясов. Во сколько же я тогда заявилась вчера к профессору в гости? Небось вытащила старика из постели…
– Есть еще кое-какие дела в Верми, останусь пока.
– Тогда сегодня вечером в театр, – бодро пообещал Володя. – Билет оставлю у портье, только не опаздывайте. У нас спектакли начинают в шесть, потому что после девяти частенько электричество отключают.
Наверное, следовало поторговаться с мужиком из-за цены на квартирку. Небось и за семь бы отдал, вон какой любезный, Сахар Медович, да и только.
Весь день я провела в пустых поисках. Сначала отправилась в местное управление, ведающее народным образованием. Давно заметила: больших ретроградов, чинуш и бюрократов, чем педагоги, нет. Вермские сеятели разумного, доброго, вечного не оказались исключением.
Длинные коридоры местной мэрии покрывали ковровые дорожки. Преподаватели устроились на последнем этаже. Двери кабинетов украшали таблички: «Отдел общеобразовательных школ», «Управление альтернативных методов обучения», «Отдел специализированных школ»…
Я толкнула последнюю дверь. Полная дама в громоздком мохеровом свитере грозно рявкнула:
– Ну?
До сих пор подобным образом меня встречали только в одном месте: СИЗО ь 2, в Бутырской тюрьме.
– Учительница музыки…
– Что за народ, – замахала руками тетка, чуть не расплескав стоящий перед ней стакан с кофе, – читать не умеете? Для вас таблички понавесили, все равно претесь, абы куда. Работать мешаете, музыкальное образование дальше по коридору, надоело справки давать, глаза разуйте!
Волна злобы, исходившая от милой чиновницы, просто вытолкала меня за дверь, поэтому дверь с табличкой «Сектор музыкального образования» я приоткрыла совсем чуть-чуть и, просунув в щель голову, робко проблеяла:
– Не помешаю?
Пожилой мужчина отложил книгу и ласково ответил:
– Отнюдь нет.
Вот ведь какой милый, даже не хочется обманывать, но придется. Я устроилась на стуле и принялась самозабвенно врать.
Мой сын – гениальный пианист, победитель многих конкурсов. Давным-давно живет за границей, в Париже. Но первые гаммы сыграл в Верми под руководством замечательной преподавательницы Поповой. До юноши дошла весть, будто престарелая учительница скончалась, и теперь он хочет установить на ее могиле памятник. Попова была одинока, жила с внучкой Аней…
Инспектор полез в сейф.
– Имя и отчество подскажите, пожалуйста.
Я развела руками.
– Столько лет прошло…
– Попова, Попова, – бормотал чиновник, перебирая карточки. – Не было у нас такой. Вот есть Попова Марина Анатольевна, 1972 года рождения… Да и я не помню. Сам заведовал музыкальной школой, высококвалифицированные репетиторы у нас, знаете ли, наперечет. Тут их не так много, старой, так сказать, закалки. А молодежь – тьфу, не педагоги, а слезы одни – шлепают пальцами по клавишам, словно утки по песку. Нет, Поповой не встречал.
– Может, она преподавала частным образом?
Бывший директор поставил картотеку на место.
– Здесь не Москва. Хоть Вермь и большой город, да слухи среди своих разом разлетаются… Перепутал ваш сынок. Вот Поповский Иван Сергеевич работал, класс виолончели вел.
Вермь, что и говорить, не столица. Многоэтажное административное здание вместило в себя почти все городские службы, в частности и загс, вернее, ту структуру, которая управляла местными дворцами бракосочетаний и районными конторами. Верховодила там юркая, похожая на ящерицу женщина. Сходство добавлял и костюм грязно-зеленого цвета с черными вкраплениями точь-в-точь кожа рептилии.
Пришлось вновь петь жалостную песню. Мой сыночек зарегистрировал в Верми брак. Сам москвич, но свадьбу играл на родине невесты. Так пожелали сваты. Потом молодые вернулись в Москву, да безголовая невестка потеряла свидетельство…
– Ну, невелика беда, – усмехнулась «ящерица». – Неужели из-за такой малости вы столько километров проехали? Прислали бы запрос! Ну да ладно, платите двести рублей в кассу и идите в архив.
– Где касса? – приуныла я, предполагая длительный путь на автобусе и утомительное заполнение бланка с бесконечными банковскими реквизитами.
– Здесь, – сообщила заведующая и вытащила круглую железную банку из-под печенья.
Сжимая в руке грязноватую бумажку с неразборчивой подписью, я полетела в другое крыло здания.
Бойкая девушка, укутанная в невероятное количество шарфов и шалей, моментально выдала нужную информацию: 17 сентября ни в одном отделении загса не был зарегистрирован брак гражданки Поповой с гражданином Воронцовым.
– Дату хорошо помните, – шмыгнула насморочным носом служащая, – а то иногда ищешь в сентябре, а на самом деле находишь в мае…
Я покачала головой. Отлично, великолепно, очень четко помню – именно 17 сентября. Дата просто врезалась в память, скорее всего от неожиданности.
– Давайте октябрь погляжу? – предложила девушка.
Я достала еще двести рублей. Девчонка моментально запихнула бумажки в карман и принялась яростно отрабатывать гонорар. То ли сумма впечатлила ее, то ли она просто оказалась исполнительным работником, но примерно через час стало ясно: такие люди никогда здесь не вступали в брак, по крайней мере в течение данного года…
Слегка прибалдев от полученных сведений, я вышла на улицу, не обращая внимания на трескучий мороз, и двинулась пешком в сторону гостиницы. Ну ничего себе! Кого же мы пустили в дом? Наглую обманщицу! Вдруг она член бандитской шайки, решившей ограбить богатых идиотов? Крупных ценностей у нас нет. Коллекция картин хранится в Париже. Но украшения и довольно большая сумма денег – вполне неплохая добыча. Но зачем так долго жить в доме? Двух дней хватит, чтобы понять – собаки не представляют опасности, а из слуг в доме только женщины.