Хезелтайн остановился на берегу мелкой, но широкой реки, которая несла свои желтые струи среди горбатых песчаных отмелей. Его конь осторожно, на прямых передних ногах, спустился к воде. Лошадь под Лагранжем вдруг затряслась всем телом и отпрянула назад.
— Чует зыбучий песок, — не поворачиваясь к нему, пояснил Хезелтайн. — Держись за мной, никуда не сворачивай.
Широкий речной рукав с отвесными глинистыми берегами был устлан молочно-белым песком, гладким, как зеркало. Конь Хезелтайна шагал по нему, глубоко погружая копыта, но следы мгновенно затягивались, словно он шел по воде. Мутноглазый ободряюще похлопал свою лошадь по шее и послал вперед. Беспокойно встряхивая ушами, кобыла ступила на гладкую белую поверхность. Наверно, ее копыта встали на твердое дно, и дальше она пошла уже увереннее.
Рукав повернул вправо, и Лагранж увидел, что Хезелтайн, наклонившись в седле, прощупывает песок перед собой длинным прутом. Ноги его коня выглядели до смешного короткими, как отрезанные выше бабок. Дальше они двигались медленнее, то и дело останавливаясь, сдавая назад и снова выбираясь на твердое дно, невидимое под белым текучим песком. Черные ноги их лошадей скоро были наполовину покрыты молочным налетом.
Целый час они пробирались по извилистому рукаву, прежде чем вышли на другой берег. Там они спешились, стреножили лошадей и поднялись на холм.
— Вот здесь все и решится, — сказал Хезелтайн, оглядываясь. — Да, столько лет прошло, а ничего не изменилось…
Лагранж увидел за рекой поворот дороги и небольшую рощицу. Под высокими тополями стоял белый дом, окруженный верандой. За ним среди листвы угадывались крыши каких-то пристроек.
— Похоже на Арлингтонский колодец, — сообразил он. — Но он должен быть дальше, на дороге в Туссон.
— Это и есть дорога в Туссон. Мы вышли на нее самым коротким путем, — самодовольно заявил Хезелтайн. — Все петляют вдоль реки, потому что никто не знает, как пересечь зыбучие пески.
Он раскрыл кофр и полюбовался лежащим внутри, на зеленом бархате, штуцером.
Это оружие было знакомо и Мутноглазому. В прошлом году он вот так же, как сейчас, выехал за город с Хезелтайном. Дождались одинокого всадника, перегонявшего небольшой табун. И Мутноглазый ссадил его одним выстрелом, шагов с двухсот. Кем был тот всадник, зачем нужно было его убивать? Этого он не знал и знать не хотел.
Но сейчас ему почему-то очень хотелось знать, в кого придется стрелять из этой роскошной винтовки,
До здания было метров сто, не больше. Кто там жил? Трактирщик с женой. Нет, ради них босс не стал бы суетиться…
— Не высовывайся! — Хезелтайн дернул его за рукав и сам сел в траву. — Подождем. Уже скоро. Приготовься пока.
Лагранж распечатал пачку и достал патрон с остроконечной пулей. Почему-то ему вдруг вспомнилось, что этот колодец раньше назывался Песчаным. Наверно, как раз из-за зыбучих песков. А потом здесь подстрелили какого-то важного типа, Арлингтона. Его могила — у дороги. Лагранж сам ее видел, когда ехал в Тирби из Туссона. Как давно это было…
— Едут, — радостно воскликнул Хезелтайн. — Ну, наконец-то! Я уж боялся, не нарвались ли они на апачей…
Он вбил в землю крестовину и положил на нее ствол штуцера:
— Примерься.
Лагранж залег, вжав приклад в плечо, и посмотрел на приближающиеся кареты сквозь прорезь прицела.
— Удобно?
Ему немного мешал кольт в наплечной кобуре, который давил на грудь. Мутноглазый сдвинул его под мышку.
— Мне будет удобнее, если я буду знать цель.
— Я скажу, когда цель появится.
За дилижансом в окружении нескольких всадников ехала изящная повозка с кожаным верхом. Такая в городе была только у полковника Тирби. Рядом с ней держался всадник в шляпе с загнутыми спереди полями. Лагранж сразу узнал Бена Гаттера. Что ж, этому выскочке он бы с удовольствием засадил пулю между глаз. Да только стоит ли он такой пули? Патроны для штуцера — вещь дорогая…
Всадники спрыгивали с лошадей, но из карет никто не показывался. Наконец из дилижанса выпорхнула женщина в голубом платье, и Лагранж узнал в ней Эвелину Фраун. Эта сучка с таким презрением поглядывала на него, когда заходила в «Парнас»… Да она на всех смотрела, как на дерьмо собачье, лишь бы не наступить. Вот бы ей! Для начала загнать конец между ляжек, отодрать суку до блевоты, а уж потом…
Как всегда перед работой, Лагранж старался разозлиться. Злоба и презрение помогали делать свое дело спокойно.
— Полковника видишь?
— Нет.
Мутноглазый сел в траве.
— Ты что? — недовольно прошипел Хезелтайн.
— Руки затекли.
— Как только выглянет полковник, вали его.
— Полковник Тирби?
— Да, полковник Сайрус Тирби. И мы с тобой в расчете.
— В расчете?
— Да. Полный расчет. За тобой двенадцать тысяч, если ты не забыл.
Кучер полковника соскочил на землю и принялся обтирать лошадей. Вот шевельнулся полог, и за ним показалось бледное пятно лица.
— Ну?
— Он сойдет, — равнодушно сказал Лагранж. — Сейчас все пойдут в трактир. И он пойдет. Как только отойдет от лошадей, я его сниму. А сейчас помех много.
— Нельзя ждать! Другого шанса не будет!
— Босс, это моя работа, а не твоя. Хорошо, я могу стрельнуть. Он упадет в повозку. Откуда мы будем знать, что он готов? Нет, босс, я свой контракт отрабатываю полностью.
— Ну, смотри…
Хезелтайн стоял у него за спиной, и Мутноглазый видел его тень.
— Выходит, выходит!
Лагранж снова лег к винтовке. Но смотрел он не на другой берег, не на кареты, а на тень Хезелтайна, которая шевелилась перед ним на сухой траве. Тень как-то странно дернула рукой.
«Зачем он достал револьвер? — подумал Мутноглазый. — Все равно не попадет отсюда. Зачем же… «
В следующий миг он понял — зачем.
Он едва повернул голову, чтобы увидеть Хезелтайна одним глазом. Этого было вполне достаточно, чтобы, не вставая, прямо из-под мышки выстрелить в него из кольта, сквозь кобуру.
Хезелтайн не упал. Он выронил револьвер, зажал обеими руками живот и, выпучив глаза, смотрел на Лагранжа.
— Что, больно? — спросил Мутноглазый, — Потерпи, скоро пройдет.
— Стреляй, — прохрипел Хезелтайн. — Убей его, Убей же!
— Зачем? Я ему ничего не должен. А с тобой мы в расчете. Кстати, не двенадцать, а всего лишь десять тысяч.
Изо рта Хезелтайна потекли две струйки крови. Он шагнул вперед, ноги его подкосились, и он повалился лицом вниз, вздрагивая и затихая.
Обшарив карманы, Мутноглазый остался доволен. Две сотни долларов все же лучше, чем пуля в затылок. Штуцер уйдет не меньше чем за сотню. Второе седло тоже можно загнать за неплохие бабки.