– Ваша Честь, – сказал, нависая над столом, Гамильтон Бергер, – эта ситуация из тех, которые трудно предвидеть… если нет опыта судебных разбирательств в компании с этим вот уважаемым, – это слово прокурор выделил саркастической интонацией голоса, – защитником. – И Бергер свирепо дернул подбородком в сторону Мейсона. – Я хотел бы попросить суд о перерыве…
– Никаких перерывов, пока эта женщина не вернется в зал и не подчинится требованию суда, – заявил судья. – Суд…
Киппен оборвал себя на полуслове, потому что дверь распахнулась и в зал влетела Хелен Чейни, за которой следовал бейлиф.
– Приведите эту женщину сюда! – приказал судья бейлифу.
Хелен Чейни провели по проходу между рядами к судье.
– Закройте дверь! – распорядился судья. – Те, кто так интересовался тем, что происходит за дверью, пусть там и остаются. Заприте дверь и никого не пускайте. – Он повернулся к Хелен Чейни. – Как же так, мисс Чейни? Суд предлагает вам исполнить ваш гражданский долг, дать свидетельские показания, а вы со всех ног бежите из зала?
Актриса неуверенно покосилась на Мервина Олдрича, затем снова перевела взгляд на судью.
– Вы что, не слышите меня? – спросил судья.
– Слышу, – тихо ответила она.
– Ну вот, уже кое-что, – кивнул судья Киппен. – По крайней мере, вы не пытаетесь меня обманывать. Почему вы хотели сбежать из зала суда?
– Потому что не хочу быть свидетелем.
– А почему вы не хотите быть свидетелем?
– Потому что, боюсь, начнется шумиха вокруг моего имени. Я…
– Чего вы хотите и чего не хотите – ваше личное дело, – сказал судья. – Суд защитит вас и проследит за тем, чтобы вопросы, задаваемые вам, были только по делу. Займите место свидетеля, поднимите правую руку и дайте клятву говорить правду и только правду, ничего кроме правды. Я хочу, чтобы вы отвечали на задаваемые вам вопросы полно и откровенно. Вам все понятно?
– Да, сэр.
– Называйте меня «Ваша Честь».
– Да, Ваша Честь.
– Ступайте туда и поднимите правую руку.
Хелен Чейни подняла правую руку, принесла присягу и села в кресло свидетеля.
– А теперь, – сказал судья Киппен, – суд собирается допросить свидетельницу. Суд просит и обвинение, и защиту не вмешиваться в допрос за исключением тех случаев, когда возникнут юридически обоснованные возражения по существу задаваемых свидетельнице вопросов. Суд предупреждает, что будет пресекать все протесты, касающиеся формальной стороны дела, ибо твердо намерен докопаться наконец до сути. Итак, мисс Чейни, вы слышали показания мистера Олдрича?
– Да, Ваша Честь.
– Насколько я понимаю, мистер Олдрич дал вам револьвер системы «кольт», который очень похож на оружие, проходящее по этому делу как материал для идентификации под литерой «А».
– Да, Ваша Честь.
– И где сейчас находится это оружие?
– Я… я…
– Где оно? – рявкнул судья Киппен.
– Здесь, – пробормотала она. – У меня.
– Что вы хотите этим сказать?
Она показала на сумочку.
– Револьвер заряжен?
– Да, Ваша Честь.
– Почему вы таскаете с собой заряженное оружие?
– Для самозащиты.
– У вас есть разрешение на ношение заряженного оружия?
– Я… Мистер Олдрич сказал мне…
– Я не спрашиваю вас о том, что сказал вам мистер Олдрич. Я спрашиваю, у вас есть разрешение на ношение заряженного оружия?
– Нет, сэр.
– Бейлиф, – повернулся судья к судебному приставу, – займитесь свидетельницей. Заберите револьвер из ее сумочки и разрядите его. Зачитайте его номер для протокола, чтобы не возникло недоразумений. Прикрепите к нему этикетку, на которой укажите, что это материал для идентификации под литерой «Д». Пока вы будете заниматься этим, суд приобщит к делу в качестве вещественного доказательства второй револьвер, обозначенный нами как материал для идентификации под литерой «А». Пора наводить порядок во всем этом хозяйстве.
– Надеюсь, суд обратит внимание на мое возражение относительно этого последнего вашего шага? – осведомился Мейсон.
– Суд обращает внимание на ваше возражение и отклоняет его, – резко ответил судья. – Мы собираемся придать обоим револьверам статус вещественных доказательств и обеспечить им надлежащий присмотр, чтобы воспрепятствовать в дальнейшем какой бы то ни было подтасовке улик.
Судья хлестнул адвоката сердитым взглядом. Мейсон лишь вежливо улыбнулся в ответ.
– Секретарь! – повернулся судья к судебному клерку. – Зачитайте вслух номер револьвера, который проходил ранее по делу как материал для идентификации под литерой «А», а сейчас является вещественным доказательством под той же литерой.
– Номер 17475-LW.
– А теперь – номер револьвера, только что изъятого судебным приставом из сумочки свидетельницы и зарегистрированного как материал для идентификации под литерой «Д».
– Номер 17474-LW.
– Хорошо, – сказал судья Киппен. – Оба револьвера приобщены к материалам дела в качестве вещественных доказательств и с этой минуты находятся под присмотром суда. Любой, кто прикоснется к ним без разрешения, будет привлечен к ответственности за оскорбление суда. Хватит с нас подтасовок и подмен, больше мы этого не допустим. Мистер Редфилд, суд передает это оружие вам. Я хочу получить от вас полный отчет завтра утром, в десять часов, когда мы продолжим заседание. И вот еще что. Пока не займете место свидетеля, не сообщайте о результатах экспертизы никому, кроме ваших ассистентов, без чьей помощи вам, разумеется, не обойтись, но и их вы тоже обяжите хранить всю информацию в секрете. Я не хочу, чтобы дело взяли на откуп газеты. Я понимаю, что события сегодняшнего судебного заседания вызвали острый интерес у газетчиков. Теперь они раздуют все, что окажется с ними связано. С этим ничего не поделаешь. Но я со всей определенностью собираюсь взять под строжайший контроль дальнейший ход событий в этом процессе. Поэтому требую от вас не допустить ни малейшей утечки информации. Вы не должны говорить о результатах экспертизы никому – ни защитнику, ни лицам, с ним связанным, ни… Да-да, совершенно верно, обвинения это касается тоже.
– Но, Ваша Честь, – запротестовал окружной прокурор, – на обвинение возложена обязанность вести дело, и мы считаем, что мистер Редфилд, как свидетель обвинения…
– Меня не интересует, что вы считаете, – оборвал его судья Киппен. – События приняли столь серьезный оборот, что нужно принимать адекватные меры. Суд понимает, что утаить что-либо от прессы – задача неблагодарная, но не простит даже малейшей утечки информации из лаборатории мистера Редфилда до десяти часов утра, когда возобновится заседание.