Я вернулась в свою спальню, со стоном упала в кровать и сразу же с воплем вскочила на ноги. Потерявший всякий разум Хуч, увлекшись охотой на мышей, пока мы с Манюней болтали в гостиной, ухитрился сбегать в заросли и притащить оттуда очередного задушенного грызуна. Я, предусмотрительно вытряхнув минут десять назад одеяло, не ожидая ничего плохого, рухнула на койку и моментально наткнулась на очередной трофей мопса.
– Просто нет слов, – зашипела я, сгребая плед, – противная ты собака! Сколько раз можно говорить: оставь в покое маленьких, несчастных, ни в чем не повинных мышей. Мопсы не охотничьи псы, они диванные собачки, ясно? Ты просто позоришь свою породу.
По моим ногам пробежал сквозняк. В спальню без стука ворвалась Зайка.
– Смотри! Суперски!
Я уставилась на чрезвычайно довольную Ольгу. Губы ее были ядовито-зеленого оттенка, когда-то именно такой краской покрывали стены в нашем институте, и многие преподаватели жаловались на то, что у них в аудиториях начинается приступ мигрени.
– Ну как? – верещала Зайка. – Впечатляет?
– Очень, – осторожно ответила я, – но, на мой взгляд, слишком экстремально. Мне кажется, что губы все же должны иметь цвет хоть отдаленно приближенный к естественному. Ярко-изумрудный как-то… Впрочем, это ново и привлекает внимание.
– Они зеленые? – насторожилась Ольга.
Я кивнула.
– Надо же! – восхитилась она. – А пару секунд назад были терракотовые. Вот классно! Пока я по комнаткам пробежалась, цвет изменился. На работе все вымрут. Наши пока про эту феньку не знают, я первая новинку принесу.
В голосе Заи звучало откровенное ликование.
– У тебя же завтра эфир, – напомнила я.
– Ну и что?
– Боюсь, режиссер тебе выговор сделает за экстремальную помаду.
Ольга, напевая, повернулась к двери.
– Ну так она к лицу не прибита, перед камерой, естественно, я сделаю нормальный макияж, а по улице хожу как хочу, никто мне не указ.
Я нырнула под одеяло, прижала к себе Хуча, услышала мерное похрапывание остальных псов и заснула.
Утро началось с крика.
– Кошмар, – неслось из ванной комнаты, – ужас!
Я глянула полураскрытым правым глазом на часы. Стрелки показывали восемь пятнадцать. Все понятно. Ольга, как всегда, проспала и теперь носится по избушке в страшном гневе. Под руку ей лучше не попадаться. Сейчас она завопит: «Отвратительно, кто-то спрятал мою косметичку» – и потом в воздухе начнут летать столы и стулья.
Ничего особенного, такие сцены разыгрываются у нас пару раз в неделю, и сейчас ради сохранения собственного здоровья нельзя высовывать нос наружу. Кстати, этой же тактики придерживаются и остальные члены семьи. Ни Кеша, ни Маня, ни Дегтярев, ни тем более Ирка не скажут Зае ни слова. Себе дороже. В такие моменты Ольга подобна неуправляемому снаряду.
Я опять закрыла глаза – подремлю еще чуток, а потом спокойно отправлюсь к Люсе. Но тут услышала разговор на повышенных тонах.
– Зайка, не плачь.
– Вот, попробуй сливки.
– Нет, лучше масло.
– Глупости советуете, пусть мылом потрет, – вплелся в хор баритон Дегтярева.
– Точно! Хозяйственным, оно все смывает.
– Ой, ой, ой, щиплет.
– Потерпи.
– Давай скажем, что ты заболела.
– Ни за что! – завопила Ольга и зарыдала в голос.
Я накинула халат и выскочила из комнаты. У нас явно произошло нечто экстраординарное, если все столпились в ванной и почему-то упрашивают Ольгу не лить слезы.
Домашние и впрямь в полном составе толкались в санузле.
– Что случилось? – спросила я, пробившись к раковине.
Зайка, на первый взгляд совершенно целая, стояла ко мне спиной. Я с облегчением констатировала, что руки-ноги у нее на месте, рек крови на полу тоже нет, и слегка успокоилась, но тут Ольга неожиданно резко повернулась, я увидела ее лицо и воскликнула:
– О господи!
Губы Зайки выглядели, мягко говоря, необычно. Левая часть верхней губы была нестерпимо зеленой, правая – ядовито-оранжевой. Нижняя губка наполовину бирюзово-голубой, наполовину пронзительно-розовой. Большинство женщин накладывает макияж с единственной целью: привлечь к себе внимание окружающих. Зайка добилась этого на тысячу процентов. Если она в таком виде высунется на улицу, то парализует все движение, замрут и пешеходы, и водители. Честно говоря, я никогда не видела особу, раскрашенную столь экзотично. Даже в фильме «Пятый элемент» грим актеров был щадящим.
– Ну как? – неожиданно спокойно поинтересовалась у меня Ольга. – Тебе нравится?
Я, с трудом придя в себя, воскликнула:
– Замечательно, очень по-летнему, ярко, свежо…
– С ума сойти! – взвизгнула Зайка. – Моя жизнь рухнула.
– С чего бы вдруг? – удивилась я. – Все, как всегда! Дети здоровы, собаки тоже…
– Да уж, – со слезами на глазах воскликнула Ольга, – если бы твой разлюбименький Хучик вышел утром из ванной с такими губищами, ты бы мигом «Скорую помощь» вызвала. А мне спокойно говоришь: все, как всегда. Я что, обычно в таком виде шляюсь?
Я не нашлась, что ей ответить, а Машка в возмущении воскликнула:
– Хучик не такой идиот, чтобы невесть чем мазаться!
Зая испепелила ее взглядом.
– Это Дарья купила! Идиотская помада!
– Почему же у тебя губы разноцветные? – вырвалось у меня.
– Не знаю! – завопила Ольга. – Не понимаю! Вчера вечером эта зараза просто зеленела. Я стерла ее, вернее, мне показалось, что стерла, и пошла спать. Утром вошла в ванную и чуть не скончалась! Ужас! Осталось лишь повеситься! Никто меня в эфир с такой мордой не выпустит! Жизнь закончена!
– Ну и глупости ты несешь! – рассердилась я. – Умойся, и дело с концом! Эка беда! Я искренне желаю, чтобы в твоей жизни не случилось большего горя, чем это!
Зайка села на корточки и зарыдала. Кеша бросился обнимать жену, Машка выскользнула из ванной. Я же, пораженная неадекватным поведением Ольги, осведомилась у Ирки:
– Почему она не умоется?
Домработница ухватила меня за халат, вытащила в помещение, где стоял котел отопления, и затараторила: