В этот раз я услышала, как хлопнула наверху дверь, услышала быстрые шаги на лестнице. Затаив дыхание, я остановилась с поднятыми к притолоке руками, стараясь превратиться в изваяние.
Он постучал негромко, но даже от этого звука у меня мороз пошел по коже.
— Кэти, это я. С тобой все в порядке?
Я ничего не могла ответить, только хрипло дышала и старалась не всхлипывать.
Мне показалось, что я услышала вздох.
— Понятно. А что произошло?
Я постаралась взять себя в руки:
— Ничего… все нормально.
— Ты можешь открыть?
— Нет. Уходи.
— Кэти, я хочу помочь.
— Нет. Уходи. Ты все равно не можешь мне помочь.
Я села на пол и уже открыто заплакала, не только от страха, но еще и от досады, от злости за то, что он торчит там, на лестнице, и не дает мне погрузиться в мою адскую черную дыру с головой.
Но я все-таки поднялась, держась за дверную ручку, и глянула в глазок. Я увидела его лицо, искаженное линзой, — больше никого на площадке не было.
Трясущимися руками я отодвинула засов, еще пять минут пыталась попасть ключом в замочную скважину. Это отняло у меня последние силы, и я повалилась на пол, сжав руками голову.
Стюарт распахнул дверь и вошел внутрь, внеся с собой запах морозного воздуха. Захлопнул дверь и сел рядом со мной. Просто сел на пол, не пытаясь меня обнять или прикоснуться.
Я сидела, свесив голову между колен, роняя слезы и хлюпая носом. Какой позор! Мне стыдно было даже глядеть на него.
— Так, давай-ка сделаем вдох, — сказал он спокойно.
Я постаралась. Кроме серии новых всхлипов, ничего не получилось.
— Я… так… устала… Не могу больше… Не хочу ничего…
— Я знаю, — ласково сказал он. — Но все равно надо успокоиться, восстановить дыхание. Подумай об этом, постарайся сконцентрировать внимание на дыхании. Просто дыши, и все.
Я постаралась. Ну вот, начинается: в пальцы закололи сотни иголок, лицо и шея онемели, в глазах появились черные мухи…
— Можешь взять меня за руку? — спросил он, протягивая руку в мою сторону.
Я дотронулась до его руки, коснулась ее, отдернула руку, коснулась ее еще раз. Он мягко пожал мне ладонь. Его рука была холоднющая, прямо ледяная.
— Извини, я с холода, — сказал он. — Так, умница, голова больше не кружится? Давай опять подышим. Можешь посмотреть на меня.
Я с трудом подняла веки. Никак не могла я наладить дыхание, а черные круги перед глазами не исчезали.
— Кэти! Кэти, все хорошо. Успокойся. Думай о дыхании. Дыши со мной. Вдох… задержи дыхание. Умница, еще, еще… так-то лучше. Теперь выдохни. Давай еще разок, хорошо?
Не знаю, сколько это продолжалось, но в конечном счете мы победили. К пальцам снова вернулась чувствительность, дыхание замедлилось. Я держалась за его руку как за спасительную соломинку.
— Что же, ты молодец, — сказал он. — Теперь все будет нормально.
Я покачала головой, все еще не в состоянии разговаривать. Слезы все равно безостановочно капали из глаз. Я взглянула в его глаза — добрые глаза, смотревшие на меня с сочувствием и без всякого осуждения. Я немного подвинулась в его сторону, он прислонился спиной к двери, обнял меня здоровой рукой, и я спрятала лицо на его груди. Там было тепло и пахло им. Он провел рукой по моим волосам:
— Все хорошо, Кэти! — (Я слышала, как рождается звук в его груди.) — Все хорошо. Все в порядке. Я с тобой.
Я так устала, что чуть было не заснула прямо в его объятиях, — так хотелось навсегда остаться с ним, с этим ощущением тепла и безопасности. Когда я открывала глаза, я видела край его голубой рубашки и как она двигалась в такт его дыханию. Постепенно страх ушел, но его сменили другие чувства — стыда и смущения. Ужас! Я отодвинулась и выпрямила плечи.
— Попробуй встать, — сказал он мягко, — давай пересядем в более удобное место.
Он поднялся на ноги и помог подняться мне. Я бухнулась на диван, свернулась клубочком. Хоть бы он сел рядом, я бы опять прижалась к нему.
— Хочешь чая? — спросил он.
Я кивнула, дрожа от холода:
— Спасибо!
Я слышала, как он ходит по кухне, открывает дверцы шкафчиков. Вот чай нашел. Налил воды в чайник, поставил на плиту. А, вот чайник зашумел. Как странно было осознавать, что в квартире, кроме меня, еще кто-то есть. Кроме сантехника, который менял идиотские трубы, здесь никогда никого не было.
Я, наверное, задремала, потому что проснулась оттого, что он поставил передо мной кружку с чаем.
— Ну что, сейчас все нормально? — спросил он.
Я выпрямилась, обеими руками взяла кружку. Руки больше не тряслись, но горло болело страшно.
— Да. — Я откашлялась. — Спасибо. Спасибо за чай.
Он сел на стул, отпил из своей кружки. Он и сам выглядел страшно усталым.
— А ты ела?
— Да, — соврала я. — Как твое плечо?
— Болит.
— Бедный! А как ты узнал, что у меня… это…
— Услышал, как ты плачешь.
— Ну и не обращал бы внимания.
— Не мог! — Он отхлебнул еще чая. — Что, хуже становится? Приступы участились?
Я кивнула.
— А этот был одним из худших?
Я пожала плечами:
— Нет, бывало гораздо хуже.
Он посмотрел на меня оценивающим, докторским взглядом и вдруг стал похож на сотню других докторов, с которыми я встречалась в проклятых больницах. Все они смотрели на меня с тем же выражением, как будто ждали, что я сейчас продемонстрирую необходимые симптомы для предполагаемого диагноза.
— Вот черт, прости! Мне казалось, что теперь все должно наладиться. Сандж… — он, вообще-то, хороший, просто иногда недостаточно внимателен. Что он сказал?
— Все, о чем говорил и ты. Записал меня на освидетельствование, или как это у вас называется. А что он имел в виду, когда сказал, что, раз ты заболел, они смогут выиграть в воскресенье?
Стюарт засмеялся:
— Вот поганец! Просто мы играем в регби в разных командах, и Сандж думает, что у меня какие-то паранормальные способности.
Я поставила кружку на журнальный столик, и в тот же момент Стюарт поставил свою.
— Ну, в любом случае ты сделала первый шаг, записалась на прием, — сказал он, глядя мне в глаза.
— Ага. — Я взглянула в его глаза и уже не могла отвести взгляда.
— А ты расскажешь мне? — спросил он так тихо, что я с трудом расслышала.
— О чем?
— О том, почему они вообще возникли, эти приступы.