Похороны прошли очень быстро. Пока я ждала перед часовней крематория среди множества незнакомцев, из противоположной двери уже начали выходить участники предыдущей церемонии. Нас собралось человек сорок. Женщина лет пятидесяти, конечно же, была мамой Кэдди: поразительное сходство, такая же маленькая, женственная, темные волосы собраны аккуратным узлом. Она все время тихо плакала, утирая слезы платком, а рядом стояла девушка, наверное младшая сестра Кэдди, чье бледное, без выражения лицо не выдавало никаких чувств. Так и я скоротала ожидание, пытаясь угадать, кто есть кто.
Я стояла в неловком одиночестве, сожалея о том, что надела высоковатые каблуки, сожалея о том, что на мне слишком много черного. Подъехал катафалк, могильщики подняли гроб, и в этот момент я заметила Беверли Дэвис, женщину-полицейского, которая допрашивала меня. Беверли стояла в задних рядах и выглядела непривычно: в сером брючном костюме, с угрюмой улыбкой под стать ему.
Служба завершилась в полчаса. Я сидела сзади и слушала, как говорят о Кэдди, и мне чудилось, что я ошиблась местом, ведь говорили о ком-то другом, кого я никогда не знала, — о любящей сестре, талантливой пианистке и певице, обладательнице диплома по английскому языку. Она, оказывается, прошла и последипломную практику — целый год отработала в школе, и ей нравилась эта работа, а потом Кэдди уволилась и переехала в Лондон. Про танцы — ни слова, тем более про «Баркли». Я перестала вслушиваться. Гроб уехал за шторки, в печь, и я закрыла глаза.
Запела Адель [1] , а я чуть не зашлась в рыданиях вперемешку со смехом при мысли, что надо было поставить не Адель, а «Пуговицы» в исполнении «Пусси-кэт доллз» — любимый трек Кэдди. Я встала в хвосте цепочки, тянувшейся к матери и сестре Кэдди. Что же я им скажу? Что можно сказать родным в подобных обстоятельствах? «Простите, что я не сумела ее спасти? Простите, что пригласила ее на вечеринку? Если б в моей власти было все изменить!»
— Очень соболезную, — вот что я сказала в итоге. — Ваша дочь была прекрасным человеком.
— Спасибо, что пришли, — сказала мать Кэдди и сразу же перевела взгляд на следующего.
Сестра уже плакала, уткнувшись в плечо приятеля с серьгами в ушах и клочковатой бородкой. Народ двинулся обратно к парковке, и я следом.
— Дженевьева!
Беверли Дэвис. Она изобразила подобие улыбки и пошла рядом.
— Как дела? — спросила она.
— У меня в порядке, спасибо. Не знаете ли, как Джим?
— Извините, не могу это обсуждать.
— Он же ничего плохого не сделал, — сказала я.
— Ваше заявление учтут. Я только хотела поблагодарить вас за то, что вы пришли. Я знаю эту семью. Им тяжко пришлось.
— Да.
— Пойдете с нами в паб? — спросила она.
— Не знаю. Не думаю.
— Что ж, на случай, если больше не увидимся… Всего доброго. — Она двинулась к темно-серому «воксхолу» на краю газона и села за руль. Я проводила ее взглядом.
Окна «БМВ» были открыты, и, возвращаясь к машине через проем в изгороди, я видела, что Дилан смотрит на меня.
— Они пошли выпить в паб, — сказала я в открытое окно. — Присоединишься?
— Не-а.
— Как хочешь, — сказала я, забираясь на пассажирское сиденье. — Тогда вези меня в паб и жди три часа, пока я не ужрусь в свое удовольствие.
Паб «Голова быка» на Хай-стрит в Чизлхерсте был набит битком, и, хотя люди в черном сгрудились в саду, мне удалось уговорить Дилана зайти внутрь. Я просидела двадцать минут одна, потерянная душа за рюмкой водки. Мне требовалась компания.
— Можешь ни с кем не разговаривать, — подбадривала я его и тащила за руку в паб.
Он отошел к бару за выпивкой для меня, а я снова заприметила Беверли Дэвис и поспешила отвернуться. Дилан разговаривал с Джимом. Я была уверена, что разговаривал. Джим давно работал с Диланом, их связывала прочная дружба. Но я подозревала, что они поспорили, даже поссорились из-за меня. Или я преувеличивала собственную роль? Дилан, похоже, был убежден, что теперь я останусь с Джимом. Он чуть не погиб, спасая меня, однако, выйдя из больницы, Дилан не отвечал на мои звонки, не желал разговаривать и уж ни в коем случае не собирался даже намеком дать понять, любит ли он еще меня, — да и любил ли прежде? Чем холоднее он держался, тем сильнее пылала я. Все чудовищно запуталось, и я не чаяла найти выход.
Мы кое-как пристроились в саду позади паба, стоять было неудобно: каблуки утопали в траве, приходилось подниматься на цыпочки.
— Итак, — заговорила я, — когда ты едешь в Испанию?
— Скоро.
— А если мне понадобится связаться с тобой?
— Не понадобится.
— Вдруг что-то случится? Нужно будет поговорить?
Дилан тяжко вздохнул:
— Господи, женщина, Джим знает, куда я еду. Только он один и знает. Так что если вдруг возникнет неотложная надобность — черт меня подери, если я понимаю, что за надобность, но все-таки, — Джим в курсе. Ясно?
— Мы еще увидимся до твоего отъезда?
— А ты не сдаешься.
— Нет, — сказала я. — Не сдаюсь. В отличие от тебя.
Он выпил три больших, длинных глотка из кружки.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты махнул на меня рукой.
— Ты никогда и не была моей, — сказал он.
— Я не останусь тут без тебя, Дилан.
Прежде чем ответить, он сделал паузу, оглядел собравшихся в саду, словно в надежде увидеть знакомого.
— У тебя есть Джим, — сказал он.
— Джима обвинили в каких-то нарушениях из-за меня, — сказала я.
— С этим разберутся быстро.
— По-любому я ему не нужна.
Дилан насмешливо приподнял брови:
— Это он пытается тебе внушить? Бедняга втюрился в тебя, да еще и винит себя во всем, что произошло.
— Он не виноват. Во всем виновата я. Во всем.
— Меньше было бы проблем, если б тебе не вздумалось с ним переспать.
Словно пощечину залепил. Щеки вспыхнули, я стиснула зубы, чтобы не ответить тем же. Рана была глубока, я почувствовала, как слезы жгут глаза, и отвернулась от обидчика, лица завсегдатаев расплылись у меня перед глазами.
— Что ж, — сказала я наконец, — не все ли равно, ведь тебе на меня наплевать.
— С чего ты взяла, что наплевать?
— Почему с тобой так трудно? Что с тобой происходит? — спросила я и повернула голову, чтобы лучше его видеть. — Дилан!
Он осушил кружку, поставил ее на пластиковый контейнер и зашагал прочь, к парковке. Я устремилась следом, пытаясь нагнать его, но он уже сел в машину, включил двигатель, и гравий полетел во все стороны, когда автомобиль рванул мне навстречу.