Я напряглась, как всегда, когда упоминали моего отца. Хотя какой он мне отец! Этот человек только произвел меня на свет и оставил в наследство гены убийцы. Я покачала головой. Подростком я воображала самые жуткие способы расправиться с ним. Дядя Яри забеспокоился, когда я заказала в областной библиотеке книгу с описанием наиболее жестоких пыток.
— Пожалуй, следовало бы для книг ввести возрастные ограничения, — сказал дядя, взяв в руки англоязычный опус, рассказывающий об инквизиции. Из текста он ничего не понял, но картинки орудий для колесования и дробления были достаточно красноречивы. — С какой стати ты такое читаешь, золотце? Неудивительно, что ты потом кричишь во сне, конечно же, видишь кошмары. Надо ли тебе пойти поговорить с каким-нибудь… как же они… блин…
— Мне не нужен никакой психиатр! — ответила я тогда. — Просто хочу знать, чего следует остерегаться.
Зазвонил мой телефон: Моника удивлялась, куда я подевалась, даже боялась, что я попала в аварию, и тем дала мне повод исчезнуть. Лайтио велел сообщить, если я еще столкнусь с Транковым, и пообещал навести справки о замыслах Сюрьянена.
В ближайшем кафе «Стокманн-Дели» я купила бутерброд с беконом и съела его по пути к пикапу. Идеология Моники насчет народной кухни внушала уважение, и я была не против на нее работать, но надо же иногда и согрешить.
Домой мы попали почти в полночь. Открытие было уже в следующую пятницу, часть выходных пройдет в Турку. Моника заснула сразу после душа, назначив подъем на семь. Я же тем временем проникла в базу данных ЦКП. Правда, меня слегка тревожило: а вдруг Лайтио понимает в компьютерах настолько, что догадается проверить, в какое время под его паролем в последний раз авторизовались? Но приходилось рискнуть.
Сначала я чувствовала себя малолетней взломщицей, проникшей в кондитерскую: делала случайные запросы на имена министров, руководителей предприятий и дутых знаменитостей: о каждом была информация. Здесь фиксировались не только правонарушения, но и сведения о частной жизни. Но потом я стала замечать, что конфеты здесь низкого качества, шоколад на сухом молоке, а фруктовая карамель на ароматизаторах: в редких файлах было что-то по-настоящему интересное. Это больше говорило о положении Лайтио в ЦКП: действительно серьезные досье оставались для него закрытыми.
Конечно, у меня хватило любопытства посмотреть, что там написано обо мне. В реестре преступлений я не числилась, так что неожиданностей не ждала. Однако, очевидно, Центральная криминальная полиция видела во мне потенциальную угрозу, так как обо мне нашлось больше сведений, чем о теперешнем премьер-министре. Кроме полного имени и прежнего имени (Хилья Канерва Суурлуото), имелся сжатый рассказ о том, что маленьким ребенком я стала свидетелем убийства матери, совершенного отцом, о моей учебе в Академии частной охраны в Куинсе, моя лицензия телохранителя и разрешение на ношение оружия (злоупотреблений нет), а также трудовая биография. Смерть Аниты Нуутинен и мое участие в этом деле обрисовывались коротко, в том виде, как это представили общественности: дескать, я уволилась со службы у Аниты за день до того, как неустановленный алкоголик застрелил ее в Москве в окрестностях станции метро «Фрунзенская» с целью ограбления. Хотя в это объяснение не поверила бы даже кошка Лайтио.
Я поискала сведения об Хелене Лехмусвуо: о похищении двухлетней давности упоминаний не было. Начинало казаться, что я заблудилась в отделе прошлогодних конфет с ликером. Бедняга Лайтио! Возможно, Рютконен и другие боссы Центральной криминальной полиции только радовались, что он не кружил на Йокиниеми, задавая неудобные вопросы. Прикрыв завесой сигарного дыма, его положили на полку на Урхейлукату, где он не помешает делам важных людей. Я проверила также мою электронную почту, но не пришла даже реклама виагры. Оставалось только выключить компьютер.
Кроме продуктовой, в Турку проводились также книжная и музыкальная ярмарки. Я всегда ненавидела места, где толклось много народу и никто не подвергался досмотру. Как знать, а вдруг какой-нибудь расстроенный начинающий писатель, произведение которого никто не согласился издать, решит отомстить здесь сразу всем? Правда, гуманисты, в своей наивности, первыми приходят в ужас от актов насилия, хотя своей беспечностью сами отчасти им способствуют.
Моника намеревалась в течение часа готовить повседневную мозамбикскую еду в кухне-студии, предоставленной для демонстрации этнической культуры питания. Я заранее затребовала план помещения и убедилась, что в случае чего к ближайшему запасному выходу придется пробираться через множество закоулков, в то время как узкие коридоры будут блокированы паникующей толпой. Организаторы предложили предоставить, по крайней мере, часть продуктов, но я запретила Монике их использовать, потому что хотела сама проверить каждую упаковку. «Санс ном» привлек интерес и вызвал шумиху в кругах финских рестораторов, а у Моники и раньше имелись враги. Ярмарочная кухня была прекрасным местом, чтобы попытаться ее дискредитировать.
— Хилья, я знаю, ты желаешь мне только самого лучшего, но не слишком уж ты недоверчива? — спросила Моника, когда мы на полной скорости проехали перекресток на Муурла по автостраде Турку.
Фургон не мог выжать более девяноста километров в час, прочие машины постоянно нас обгоняли. По мнению Моники, малая мощность нашего транспорта шла только на пользу окружающей среде, и если бы не ящик с продуктами, который мы везли с собой, она бы, конечно, предпочла ехать поездом.
Я не ответила. Моника знала, что я и раньше совершала серьезные ошибки. Аниту Нуутинен убили, и хотя я фактически уже на нее не работала, все же по-прежнему чувствовала ответственность за эту смерть. Хелену Лехмусвуо похитили, когда я отлучилась. С Моникой я не допущу подобных ошибок.
Перед нами в кухне-студии хлопотал какой-то бразилец: готовил такие толстые бифштексы, что ими насытилась бы целая мозамбикская деревня. Моника лишь покачала головой. На прилавке с мясом большими буквами было написано: «Специальное предложение», и Моника, для которой родным языком был шведский, спросила у меня, на самом ли деле эти слова пишутся отдельно. Я посмеялась над ее дотошностью. После бифштексов маниока и курица пири-пири мало кого могли заинтересовать. Пожалуй, это то же самое, что представлять французам макаронную запеканку. Но было только к лучшему, что я могла держать присутствующих под контролем. Пара взволнованных тетенек в пестрых кардиганах остались поговорить с Моникой и после презентации, хотя ответственная за демонстрационную кухню начала уже гнать нас со сцены. Тетеньки работали в каком-то маленьком издательстве, выпускающем альтернативную литературу, и пытались вдохновить Монику на составление поваренной книги.
— Вначале «Санс ном» должен создать себе имя. — Моника сделала паузу, и тетки захихикали над ее шуткой.
Еще со времен своей прежней работы в «Чез Моник» я помнила, что для некоторых наш шеф-повар был гуру, но в принципе не понимала людей, которые стремились возвести кого-то на пьедестал и следовать его учению. Каждый должен жить своим умом. Майк Вирту тоже всегда на этом настаивал: академия, конечно, может дать нам необходимые для охраны людей навыки, но каждый будет сам отвечать за то, как мы их применим.