— Понятно. В общем, богатырь.
— Богатырь?
— Мои студенты в Италии так называют богатеев. По неграмотности.
— Богатырь. А прикольно. Не может быть, чтобы вы не слышали о проектах Хомнюка по поддержке культурных программ. Спонсирует школьную олимпиаду на лучшее знание Евангелия, по предметам духовно-нравственной направленности. Спонсирует множество ассоциаций — от грудного выкармливания до демократических инициатив… Приобретает серьезные коллекции, вот недавно в Ареццо чуть не купил весь архив Вазари. Это сорвалось, там кто-то не вовремя умер.
— Да. Было что-то. Неожиданно умер граф Фестари.
— А, так вы слышали? Ну а нам господин Хомнюк заказывает книги под ключ для подарков клиентам и для собственного пользования. Мы уже изготовили для него ряд заказов. Нумерованные экземпляры, ограниченный тираж. И, вы знаете, этот Хомнюк по-настоящему любит культуру. Благодаря его вложениям наше издательство освоило много задумок. В общем, учитывая, что господин Хомнюк сейчас как раз во Франкфурте и у него сейчас есть время, он приглашает Виктора Бэра, ну, то есть, простите, он вас приглашает, переговорить с ним в ходе делового обеда. Он обедает в японском ресторане. Соседняя дверь тут.
— А договаривались? — простодушно подивился Вика.
— Нет. Но так как он проинформирован о любопытном имеющемся у вас проекте, он хотел бы… Чтоб вам не дожидаться других деловых предложений…
Эх, понять бы, кто чего ему сообщил и какой, как выражается Кобяев, «проект» вызвал слюнотечение у этого Хомнюка. Но так как Вика все равно не помнил, с кем он на обед договаривался, — побрел в затылок Кобяеву в «Ироху» встречаться с новым русским барином, неведомо ради чего его ищущим и вообще неизвестно зачем залетевшим во время литературной ярмарки во Франкфурт.
Олигарх был человек тщедушный. Чувствовалось: его метаболизм таков, что в его желудке нервно перегорает любая высококалорийная снедь, и сколько б он ни ел, наесть положенный по статусу трехступенчатый затылок он так и не спроможется. Глаза были прыткие, но вечно уставленные на что-то далекое, вне собеседникова лица. На столе лежало два поблескивающих золотом сотовых телефона. Руки в дивном английском шевиоте, холеные и с маникюром, но и с псориазом, подпрыгивали и метались, как птицы. Мяли и теребили сброшюрованный буклет… Как! Буклет — это омнибусовский каталог! Свежий, только что сделанный!
— А откуда этот каталог у вас? — спросил Виктор у Кобяева. — Мы его еще не распространяли, не могу понять…
— Как же не распространяли! Вы не скромничайте. Распространяете, и очень ловко. Господин Хомнюк во «Франкфуртере» на полчаса оставил свой журнал, а когда я пришел его забрать, вижу — вы уже ловко засунули к нам в журнальчик этот ваш новый каталог. Мы посмотрели и действительно нашли там интересные для нас наводки.
…Да, я его оставил в холле вечером вчера, думал Вика. Что же это их заинтересовало в нем? Странно как происходит движение идей…
Салат из водорослей. Черная треска. За столом богач Хомнюк держал себя не то чтобы ахти. Чем дальше, тем пуще: требовал от японки соль («Боже тебя избави, Викочка, в хорошо посещаемом месте просить соль, это только нувориши и хамы делают», — уроки Ульриха… Как вообще приходит в голову сыпать соль на сашими!). Сам себе подливал вино — тоже не по политесу. Красное вино заказал к суши, дорогущее. Бог ему судья. Какие с Хомнюка взятки. Заправляет на шее салфетку за отворот блейзера. Господи, Ульрих на моем месте, сказал себе Вика, уже бы умер. Ульрих, повязывавший в лагере на шею полотенце женевским узлом…
Проскрипел в ушах поучающий голос отчима: «Салфетку в ресторане, Вика, на ланче кладут перегнутой. Естественно, от себя. А целиком разворачивают на коленях только вечером. Помни — не расстилай во время ланча. Понимаю, что за шиворот салфетку тебе не придет в голову затыкать. Но и как ты стелешь ее, имеет значение. Глянув на колени соседа, понимаешь, где он рос. Наука о скрытом языке тела. Нас инструктировали в Интерполе. Порой и жизнь и смерть решаются деталью. Салфетка широко развернута на ланче — пусть даже и симпатичный человек обедает с тобой, но явно не из детства он вынес свое европейское воспитание!»
Ульрих, Ульрих. Знал бы он, что приводилось мне обедывать и с известными русскими писателями, которые в ресторане снимают обувь под столом и шевелят на свободе пальцами…
Не вру! И все же спасибо. Знать правила — надо, да. Замечательную шпаргалку для социального скрининга подарил ты мне, старый Зиман, на всю жизнь.
Не прошу соль, не режу ножом салат, знаю, что вино должен подливать официант, и продуманно обращаюсь с салфетками.
…О, Антония — до чего она ненавидела свое детство с деликатным воспитанием. Вике припомнились ее рассказы, как она зимовала в Сардинии у деда. В стерильной столовой, в белой-белой квартире при белом-белом сахарном заводе. Печатные инструкции («Энциклопедия для девушек») времен молодости матери: как складывать одежду. Как сидеть в поезде. Как повязывать фуляр. Как обращаться к бабушке. Как здороваться с привратником. Темы для разговоров с мальчиками. А за столом от нее требовали есть спагетти с путтанеска-соусом на льняной скатерти в шелковых перчатках и без единого, естественно, пятнышка.
Что ж, хоть Антония потом всю свою молодость и продовольствовалась принципиально одними гамбургерами, но при необходимости могла бы отобедать в Букингемском дворце.
Не удивительно, что потом случился осатанелый прыжок в коммуну, в групповой быт, в групповой секс, в преодоление брезгливости, в самый бурный и суматошный в Италии университет — падуанский. Прыжок в борьбу, и в риск, и в красный террор, и в бригады, и в подполье, и как еще там можно называть все, что Антония единым или двойным резким махом за какие-то там год-два наворотила. А потом последний сердце рвущий прыжок, или улет, в никуда и в никогда. Тошенька, мисюсь, где ты?
Тошенька, ты не доехала тогда в Орту, правда?
Что у меня никак Орта из головы не идет?
Хомнюк над гребешками под кунжутным соусом перечисляет любимые забавы с набитым ртом, сбивчиво, по нескольку раз повторяя начала фраз.
Недавно он пополнил свою коллекцию автомобилей тремя ценными, среди которых «бентли» пятидесятого года… Еще недавно прошел пешком на полюс по следам Амундсена…
— На который?
— Амундсен вообще-то на Южный, на какой же…
— Амундсен ходил на оба.
— Да? Не знал. Ну, на Южный взял тур. Пешком сходил…
— Это стоило два миллиона евро, — вставил Кобяев.
— Пешком сходил, с сопровождением вертолета, идешь, он наверху висит…
— Ну а какие дальнейшие планы? Военный туризм? Прогулки на подводных лодках, турне по ракетным базам, прицельное бомбометание по мишеням заказчика?
Вика, что-то ты разрезвился не в меру, попридержи прыть.
Виктор на какую-то секунду отключился, а потом вдруг обратил внимание: сменился звук, и не клокотанье похвальбы теперь бухтит в глотке собеседника, а вдруг послышался жалостный писк бедности. Хомнюка что-то ввергло в воспоминания.