Это была та самая охота за сокровищем, о которой мечтала библиотекарша. Вместо того чтобы просто проверить по компьютеру и выдать самые последние данные, она пригласила Давида в пыльное хранилище без окон, заставленное десятками деревянных шкафов с узкими ящичками картотек.
— Можем начать здесь, — библиотекарша указала на секцию у стены. — И двигаться вперед. С какого года вы хотите начать? Наши архивы ведутся больше двухсот лет.
— С 1930 года. С того самого времени, когда эти документы изучал Брох.
Конечно, заглядывать так далеко назад не было необходимости. Давида интересовало лишь то, запрашивали ли карту в течение последних двух лет, однако подобная просьба никак не вязалась бы с темой его предполагаемого исследования.
Как выяснилось, план никто не запрашивал начиная с 1939 года. А в период с 1930 до 1939 года его посмотрел лишь один человек. Так что он действительно был практически никому не известен.
Теперь у Давида оставалось всего двадцать пять минут до закрытия библиотеки — в субботу был укороченный рабочий день. Ему обязательно нужно было сделать так, чтобы больше никто не нашел этот план, даже после целенаправленных поисков. Он понимал, что не может быть и речи о том, чтобы просто потихоньку стащить лист пожелтевшей бумаги. Охрана в библиотеке поставлена на высоком уровне; на выходе посетители обязаны предъявлять все свои сумки и портфели.
Вернувшись за стол, Давид продолжал картинно рыться в разложенных перед собой книгах, делая совершенно ненужные записи, пока, наконец, служащая не объявила, что читальный зал закрывается через десять минут. Он не двинулся с места, когда остальные посетители устремились к регистрационному столику, возвращая взятые материалы. Вместо этого Давид взял план, отображавший катакомбы под концертным залом. Взглянув на регистрационный номер, он сверился с номером на ближайшем ящике архивов, убрал листок с планом в этот ящик, убрал следующий листок и взял третий…
— Was tun sie? [11]
Давид не понял слов, но тон, которым они были произнесены, был резким, обвиняющим. Подняв взгляд, он увидел вторую служащую библиотеки, с которой до сих пор еще не сталкивался. Она указывала на документ, который Давид собирался положить в ящик. Кроме того, он заметил, что стоявший в дверях охранник насторожился.
— Я не говорю по-немецки, — неуверенно промолвил он.
— Вы не должны были убирать документы. Этим занимаемся мы сами.
Охранник шагнул к ним, и Давид ощутил резкий прилив адреналина. Библиотекарша протянула руку, и он отдал ей последний план. Она взяла ящик архивов, проверила его номер и, убедившись, что он соответствует номеру документа, убрала план внутрь.
— Извините, я вовсе не хотел… — виновато произнес Давид.
— Я сама займусь остальными документами, — остановила его библиотекарша. — Библиотека закрывается.
Охранник ждал Давида у двери.
— Будьте добры, мне нужно проверить ваши бумаги. Простая предосторожность.
Давид протянул ему свою толстую тетрадь. Охранник тщательно ее проверил. Ничего. Кивнув, он вернул ее Давиду.
— Надеюсь, вы понимаете, что нам нужно быть очень осторожными. У нас в библиотеке хранится много ценных документов.
— Да-да. Разумеется.
Взяв свою тетрадь, Давид ушел, даже не оглянувшись.
Спускаясь по мраморной лестнице, он снова сосредоточенно разглядывал стертые ступени, гадая, окажется ли успешной его маленькая уловка. Во-первых, все будет зависеть от того, станет ли служащая библиотеки проверять, что он правильно убрал первые два плана в соответствующие ящики. Давид рассчитывал на то, что в погожий субботний вечер в конце рабочей недели она поспешит поскорее уйти с работы. Если этот барьер будет преодолен, дальше все определится. Запросит кто-либо ли в ближайшие пять дней один из этих двух документов? Потому что в ящике, в котором должен был лежать план пещер под концертным залом, теперь находился план Лургроттской пещеры, расположенной под сосновым лесом неподалеку от Граца, в двух часах езды от Вены. А в том ящике, где должен был храниться составленный в 1894 году план Лургроттской пещеры, теперь лежал план подземелий под домом 12 по Бёзендорферштрассе.
Снова проходя через вестибюль, Давид обратил внимание на восхитительные картины на стенах, делая мысленную пометку упомянуть об этом в своей последней заметке. Эту статью ему никто не заказывал, но она обязательно будет опубликована.
Выйдя на улицу, журналист уловил в воздухе легкий цветочный аромат и сразу же понял, что где-то неподалеку распустилась сирень. Возвращаясь обратно и разглядывая густые кусты, он усиленно гнал прочь воспоминания о том, как его жена когда-то в пику ему украшала спальню свежесрезанной сиренью. Вместо этого Давид вспоминал все то, что сделал за последние несколько часов, гадая, не окажутся ли все эти труды напрасными. Если у «Глобальной службы безопасности» есть новейшая система радиолокационного зондирования земной поверхности, то не нужно даже будет рыться в каких-то старых чертежах. Что ж, в любом случае, вряд ли кто-нибудь обнаружит только что спрятанный план подземелий раньше ближайшего четверга, когда Ялом собирался превратить Третью симфонию Бетховена в референдум, предостерегающее обращение и в свой собственный реквием.
Скорее, поймают его самого.
Суббота, 26 апреля, 11.20
Когда они приехали в художественный салон «Доротеум», Себастьян указал на лестницу.
— Кабинеты наверху.
Все еще не пришедшая в себя от грез наяву, Меер послушно протянула ему руку. Отец и Малахай стали бы настаивать на том, что случившееся было самым настоящим провалом в прошлое — фрагментом воспоминаний из предыдущей жизни, всплывшим на поверхность ее сознания. Чем, по их убеждению, были и видения о шкатулке и погоне в лесу. Однако сама Меер на основе собственных исследований считала, что речь идет просто о еще одном псевдовоспоминании — на этот раз уже не мгновенном, а достаточно продолжительном.
Меер достаточно много читала о Европе XVIII и XIX веков, и ее воображение могло запросто воссоздать этот маленький эпизод, — точно так же, как и ее детские видения, не сомневалась она, были порождены каким-то давним рассказом, прочитанным родителями, сказкой, выросшей в кошмарный сон. Ученые называют это избыточным воображением. И можно было объяснить, почему ее рассудок выдал этот обманчивый образ именно сейчас. В самолете она почти не спала… усталость, потрясение, вызванное жуткой находкой, тревога за отца…
Дойдя до кабинетов, они застали там всеобщее возбуждение. Несколько человек — как поняла Меер, сотрудников салона — толпились в тесной приемной вместе с полицейскими, которых она уже видела в доме своего отца.
Тщательно одетая молодая женщина с жемчугом на шее и темными волосами, забранными в пучок, сидящая за внушительным письменным столом, похожим на крепость, остановила Себастьяна и Меер, спросив их что-то по-немецки. Услышав ответ Себастьяна, она встала и вышла к Меер.