Себастьян положил листы бумаги на стол.
— Письмо подписано инициалами Бетховена.
Меер взяла письмо, сама не зная зачем, поскольку она не умела читать по-немецки; но неразборчивый корявый почерк почему-то глубоко тронул ее. Она живо представила себе сквозь века человека, писавшего эти строчки, столкнувшегося с чем-то выходящим за рамки его понимания. С тем, что она сама до сих пор не могла осмыслить.
Малахай не терял время на эмоциональную реакцию и уже рассуждал насчет загадочных инструкций.
— Так, определенно, в самом письме Бетховен не раскрыл то место, где спрятал флейту. Не было никаких вопросов относительно того, что маэстро умер при подозрительных обстоятельствах? — обратился он к Себастьяну. — Вы ничего об этом не знаете?
— Нет, ничего определенного не было. Хотя слухи ходили всегда. Недавний анализ волос Бетховена показал, что композитор действительно был серьезно болен, но, что любопытно, лекарство, принимаемое им, скорее всего, только приблизило смерть.
— Так что, вполне вероятно, те бумаги, что Бетховен разослал своим друзьям, так и остались невскрытыми. По крайней мере, тот факт, что это письмо до самого недавнего времени оставалось в потайном ящике шкатулки, позволяет предположить, что его так никто и не обнаружил. Так что можно заключить, что флейту тоже не нашли.
В какой-то момент во время чтения письма Малахай перестал тасовать карты, но сейчас снова вернулся к этому занятию.
— Сегодня утром монах в склепе упомянул про архиепископа Рудольфа, кажется, так? — спросила Меер.
— Да, и документально подтверждено, что он был одним из близких друзей Бетховена, как и Стефан фон Брейнинг, чей сын Герхард играл очень важную роль в последний год жизни композитора и…
— Быть может, что-нибудь есть в бумагах и письмах Бетховена, — перебил его Малахай, возбужденный своей догадкой. — Где они?
— Разве мой отец не говорил, что у него есть к ним доступ через компьютер? — спросила Меер.
— Да, но он мог читать только выдержки, выложенные в Интернете, — напомнил Малахай. — А где хранятся подлинники писем? — спросил он Себастьяна, вставая. — Нам нужно с ними ознакомиться. Как можно скорее. — Он сложил карты в пачку. — Они здесь, в Вене?
Вторник, 29 апреля, 13.30
Давид Ялом вышел из здания Национальной библиотеки, расположенного в той же части старого города, где находился и склеп с сердцами. Спускаясь по лестнице, он обратил внимание на женщину, поднимающуюся навстречу. Что заставило его задержать на ней взгляд? То, как лучи солнца резвились золотистыми пятнами в ее пляшущих в такт шагам волосах? То, как неестественно прямо она держала спину, поднимаясь по лестнице? Ее пристальный взгляд? Чем ближе к Давиду подходила женщина, тем сильнее его к ней влекло. Ему захотелось остановиться и разобраться, что же было в ней такого притягивающего, но он должен был как можно быстрее уходить отсюда. Теперь, когда до концерта осталось уже совсем немного, ему нельзя было даже днем появляться наверху, на земле, где его могли заметить.
Когда женщина поравнялась с ним, Давид отвернулся в сторону, но она прошла так близко от него, что он ощутил исходящий от нее аромат. Духи. Его жена пользовалась другим запахом, но это напомнило Давиду, что у него когда-то была жена, к чьей теплой коже он так любил прикасаться, которая всегда встречала его улыбкой. А затем мысленный образ превратился в жуткую маску обугленной плоти.
Нет, только не сейчас! Давид не хотел видеть все это снова. Не мог вынести этих ужасных воспоминаний.
Торопливо спустившись по лестнице, он поспешил по направлению к Колерштрассе. Последнее посещение библиотеки убедило его в том, что в городских архивах нет никаких планов и рисунков подземных ходов. И это было очень хорошо. Раз ему ничего не удалось найти, это не сможет сделать никто. До вечера четверга оставалось еще больше двух дней, и сотни разных других мелочей могли пойти наперекосяк, но, по крайней мере, никакой чертеж, забытый в архивах, не выведет на него людей Пакстона. У Давида мелькнула мысль, что если бы он был способен испытывать счастье, наверное, он сейчас был бы счастлив сознанием того, что дело уже близко к завершению; вот только он уже не мог точно вспомнить, что такое счастье.
Давид ускорил шаг. Ему нужно скорее вернуться в подземелье, подальше от всего, что может вызвать воспоминания. Эта женщина, с которой он столкнулся на ступенях библиотеки, вывела его из себя даже больше, чем ему показалось вначале. Давид решил, что сегодня вечером он вернется в тоннель под концертным залом и больше никуда не уйдет оттуда, останется в обществе крыс до самого концерта — и еще долго-долго после него…
Вторник, 29 апреля, 13.44
Плач скрипки сводил Тома Пакстона с ума. Даже звучащая на заднем плане музыка мешала сосредоточиться, но от этого нельзя было никуда деться: штаб-квартира должна была находиться непосредственно в здании концертного зала.
— Что у нас с наблюдением за партиями семтекса? — спросил Пакстон Вайна. — Черт побери, если у тебя нет никаких результатов, сделай так, чтобы они появились! У нас осталось всего два дня. Времени слишком мало, чтобы чувствовать себя комфортно, друг мой.
Они сидели за столом, заставленным стаканчиками с кофе, чашками, стопками бумаг и лэптопами, а Алана Грин и Таккер Дэвис пристроились перед экраном компьютера, установленного на столе; они втиснули его в угол, где для него едва нашлось место. Единственное окно, выходившее в переулок, света давало явно недостаточно, и бронзовой люстре под потолком с тусклыми лампочками также не удавалось рассеять полумрак, что только усугубляло у Тома ощущение надвигающейся катастрофы.
— За тремя покупателями взрывчатки установлено пристальное наблюдение — кстати, ни одного из них нет даже близко от Вены. Двое купили семтекс, а третий…
— Все это мне известно — я только не знаю, как мы ищем четвертого покупателя, — перебил Пакстон. — Почему твои осведомители не предупредили о том, что должна была состояться еще одна сделка? Какой, черт побери, для нас от этого толк, если мы даже не знаем, за сколькими покупателями нам нужно следить?
Даже не потрудившись ответить на этот праздный вопрос, Вайн продолжал объяснять то, что было ему известно:
— Вчера на протяжении приблизительно получаса мы имели возможность следить за четвертым покупателем. Сигнал исходил из одной гостиницы здесь, в Вене, и только что нам удалось установить, что источник, судя по всему, находился в номере, занятом журналистом, освещающим работу конгресса.
— Кто именно?
— Давид Ялом.
— Проклятие! Этот ни за что не выдаст свой источник. Я знаю Ялома уже много лет, и этот парень не ведает страха. Его не смутит встреча с террористом, находящимся в розыске, особенно после того, через что ему пришлось пройти. Слушай, попроси Керри, чтобы она позвонила ему и попросила прийти к нам, а тем временем приставь к нему «хвоста» и выясни, с кем он встречается и чем занимается.