Прогуливаясь по запутанному лабиринту тропинок, они подошли к каменной скамье, окруженной кустами роз. Александр достал носовой платок и смахнул со скамьи опавшие лепестки. Они сели, и их тотчас же со всех сторон скрыли густые колючие заросли.
— Да, именно так обстоит дело у нас.
— Вас в этом браке трое? — спросила Марго, наперед зная ответ.
Вчера она долго общалась с двумя фрейлинами императрицы, расплатившись с ними фамильными драгоценностями, хотя ей самой сейчас очень были нужны деньги.
— Да. Мы поддерживаем друг друга сердцем и душой.
— Ваша духовная супруга сейчас здесь, в Вене?
— Это фрейлина моей супруги. Графиня Эдлинг. Быть может, вы с ней встречались?
— Пока что я не имела такого удовольствия, — ответила Марго, всматриваясь в глаза Александра, ища в них искру, чтобы понять, можно ли ей произнести остроту, уже готовую сорваться с ее уст, или же лучше воздержаться от шутки.
Выражение лица царя оставалось совершенно серьезным.
Значит, осведомители ее не обманули. Интерес Александра к мистике не имел под собой сексуальной подоплеки, а был обусловлен глубокими убеждениями. Как было всем известно, царь считал, что России было предопределено свыше низвергнуть Наполеона, а затем обеспечить безопасность европейских государств. Так что когда его страна действительно сыграла решающую роль в победе над французским императором, Александр воспринял это как подтверждение своих дальнейших притязаний. Именно с этой целью русский царь прибыл в Вену. Он не сомневался, что это предначертано ему судьбой. Однако попытки Александра аннексировать Польшу и отодвинуть границы России на несколько сотен миль дальше на запад серьезно беспокоили глав других государств, приехавших на конгресс, поскольку мистические верования царя делали его доводы еще более подозрительными.
Они умолкли. Вокруг жужжали ночные насекомые. Со стороны особняка доносились обрывки разговоров и приглушенные звуки камерного оркестра. На улице было прохладно, но Марго не стала прикрывать плечи шалью, так как ей было хорошо известно, что ее кожа сияет в лунном свете, а Александр, хотя и говорил о высокой философии, не отрывал взгляда от ее открытого декольте.
— Просто поразительно, вы настолько щедры со своей душой, что готовы поделиться ей с женщиной, отдавшей свою душу другому мужчине.
Александр рассмеялся.
— Вы имеете в виду знаменитого теософа Шиллинга?
Марго кивнула.
— На самом деле именно после знакомства с ним я решил присоединиться к этому союзу. Вы бы слышали, как красноречиво он объясняет превосходство духа над плотью. Из всех нас Шиллинг привносит в брак больше всех. На самом деле у нас есть и четвертый член, баронесса Круденер. Это моя когорта ангелов.
Все это было известно Марго, но она притворилась, что слушает с большим интересом. На самом деле об этом знали все. Духовный брак русского царя уже давно стал объектом насмешек.
— Я слышала, что Шиллинг дружен с поэтом Гете, — продолжала Марго. — Вы с ним тоже встречались?
— Нет, но я знаком с его трудами.
— Вам известно, что Гете верит в перевоплощение?
— Я тоже верю в перевоплощение.
— И эта проблема вас очень интересует?
— Разумеется. А вы верите в прошлые жизни?
— В это верит мой муж, Ваше величество.
— Ах да, совершенно верно. Путешественник и исследователь. Он пропал где-то в Индии, не так ли? Охотясь за какими-то сокровищами?
Марго рассказала царю о флейте, и он слушал ее, затаив дыхание. А она сама была так поглощена стремлением заворожить Александра своим предложением, что никто из них не заметил тень, мелькнувшую на тропинке.
— Значит, в настоящий момент эта реликвия принадлежит вам.
— Да, Ваше величество, — подтвердила Марго. — На самом деле ко мне уже обратился посредник, действующий от лица одного могущественного семейства, желающего выкупить у меня флейту.
— А почему бы вам сначала не показать ее мне? — предложил царь. — Я хочу посмотреть на нее, прежде чем вы продадите ее кому бы то ни было.
Вена, Австрия
Вторник, 29 апреля, 10.58
Меер вынырнула на поверхность — вот на что это было похоже: она как будто поднялась глотнуть свежего воздуха, пробыв слишком долго под водой. Ей потребовалась целая минута, чтобы понять, где она находится и кто рядом с ней, и вспомнить, что происходило перед тем, как начался провал в прошлое. Кто-то говорил. Ее отец. О чем он только что сказал? Сколько времени она пробыла в грезах наяву? В грезах? Какое неподходящее слово для тех галлюцинаций, мучивших ее секунды назад. Но ведь нет слова, чтобы описать кошмарный сон, приходящий средь бела дня, правда? Или осадок настоящего горя, вызванного потерей человека, которого она никогда не знала и с которым никогда не встретится…
Малахай пристально следил за каждым ее движением. Понимая ее так, как мог понять только он один, предлагая утешение. И не скрывая свое любопытство. Пока что было слишком рано рассказывать ему или отцу подробности самых последних событий и признаваться в том, что она больше не считает их ложными воспоминаниями. Все это можно будет сделать только после того, как у нее будет время разобраться в этом психическом расстройстве. Да, это слово подходит гораздо лучше: психическое расстройство. Насильственный отказ от своего настоящего, необъяснимая замена окружающей действительности на воспоминания, кажущиеся ее собственными, хотя она и понимает, что не может иметь к ним никакого отношения.
Меер постаралась сосредоточиться на том, что говорил ее отец.
— Пожалуйста, я хочу, чтобы вы все сейчас ушли. Перед вами задача, которую нужно решить, и вы сможете ломать над ней голову у меня дома, а тем временем пусть врачи спокойно возятся со мной. Вы должны определить, что означает этот ключ.
— Я не могу оставить тебя здесь одного, — сказала Меер, не в силах стряхнуть опасения, что отец не раскрывает ей всю правду о своем состоянии. — Какие еще анализы ты должен будешь сдать?
— Давай с тобой договоримся, — увещевательным голосом промолвил Джереми. — Я тебе все расскажу, но ты сделаешь так, как я прошу.
Меер не смогла сдержать улыбку. Отец привык договариваться всегда и со всеми.
— Хорошо.
— Сейчас я чувствую себя замечательно, но десять месяцев назад у меня был совсем пустяковый сердечный приступ. Я принимаю лекарства, ничего серьезного нет, но доктор Линтелл показалось, что она сегодня обнаружила в моей кардиограмме какой-то непорядок, поэтому ей хочется сделать дополнительные анализы, чтобы убедиться в том, что причин для беспокойства нет. В крайнем случае, мне нужно будет чуть подкорректировать курс лечения.
Меер со страхом всмотрелась в лицо отца. Улыбнувшись, тот взял ее за руку. Действительно ли у него все в порядке? Меер мысленно вернулась на десять месяцев назад… постаралась вспомнить, говорила ли она тогда с отцом. Не было ли каких-нибудь скрытых намеков?