Я передал Аманде почту и застыл, ожидая чаевых.
Она просмотрела конверты, по одному отбрасывая в сторону. Они приземлялись в кустах, тут же намокая и желтея. Аманда взглянула на меня, и руки ее были пусты.
— Ты не принес нам ничего нужного.
Наутро я еле-еле смог оторвать голову от подушки. Когда мне это наконец удалось, в районе левого виска что-то хрустнуло. Скулы ныли, весь череп пульсировал. Пока я спал, кто-то щедро присыпал мой мозг смесью красного перца и толченого стекла.
Мало того, каждая моя конечность, каждый сустав протестовали, когда я встал, а потом снова сел на кровати, тяжко вдохнув. Стоять под душем было мукой — струи воды больно били по всему телу. Кожу саднило от мыла. Когда я мыл голову и случайно надавил на левую сторону черепа, то от внезапной адской боли чуть не рухнул на колени.
Выбравшись из душа, я посмотрелся в зеркало. Верхняя левая часть лица, включая полглаза, напоминала фиолетового цвета мрамор. Единственным исключением были черные швы. В волосах проглядывала седина; со времени последней проверки она добралась и до груди. Я осторожно причесался, затем повернулся и потянулся за бритвой. Колено взвыло от боли. Я ж и не двигался почти, только слегка перенес вес на другую ногу, но ощущение было такое, будто я со всей дури вмазал себе по колену молотком.
Старость, мать ее. Ни фига не радость.
Когда я зашел на кухню, мои жена и дочка синхронно взвизгнули, уставившись на меня широко раскрытыми глазами. Настолько синхронно, что я сразу понял — они заранее это спланировали. Я показал им большой палец и налил себе кофе. Они обменялись рукопожатиями, затем Энджи снова развернула газету и сказала:
— Что-то эта сумка для ноута удивительно похожа на ту, что я подарила тебе на Рождество.
Я набросил ее на спинку стула, сел за стол.
— Это она и есть.
— И содержимое? — Она перелистнула страницу «Бостон геральд».
— Полностью возвращено законным владельцам, — сказал я.
Она подняла брови, благодарно кивнула. Благодарно и — может, самую малость — с завистью. Взглянула на нашу дочь, погруженную в изучение узора на клеенке.
— А как насчет, э-э-э, потерь среди мирного населения?
— Ну, одному джентльмену в ближайшее время придется воздержаться от бега в мешках. Или, — я отхлебнул кофе, — от ходьбы вообще.
— И он оказался в такой ситуации потому, что?..
— Бубба решил ускорить процесс.
Услышав это имя, Габриэлла подняла голову.
Улыбка у нее была точно такая же, как у ее матери, — широкая, и теплая, и согревающая тебя целиком, без остатка.
— Дядя Бубба? — спросила она. — Ты встречался с дядей Буббой?
— Ага. Он велел передать привет тебе и Мистеру Лубблу.
— Ой, пойду ему расскажу! — Она спрыгнула со стула, выскочила из комнаты, и мы услышали, как она роется в своих игрушках, разбросанных по спальне.
Мистер Луббл — это плюшевое животное размером больше Габби. Подарок от Буббы на второй ее день рождения. По нашим прикидкам, Мистер Луббл был кем-то вроде помеси шимпанзе с орангутангом, хотя вполне возможно, он представлял совершенно иную, неизвестную нам ветвь эволюции. По какой-то причине одет он был в ядовито-зеленый фрак с желтым галстуком и обут в такого же цвета кроссовки. Габби нарекла его Мистером Лубблом, хотя почему, мы так и не смогли понять. Единственное предположение — она пыталась сказать «Бубба», но в два года у нее получалось только «Луббл».
— Мистер Луббл, — позвала она. — Где ты спрятался?
Энджи опустила газету, накрыла мою руку своей. Ее немного шокировало, как я выглядел сегодня, поскольку вчера, вернувшись из больницы, я смотрелся получше.
— Стоит нам беспокоиться насчет ответных мер?
Разумный вопрос. Каждый раз, совершая насильственный акт, следует предполагать, что на него последует не менее насильственный ответ. Навредишь кому-нибудь, и, скорее всего, они попытаются навредить тебе.
— Вряд ли, — сказал я и подумал, что все действительно так и есть. — Приди я один, они бы захотели отомстить, но с Буббой связываться не станут. К тому же я не взял у них ничего, кроме того, что принадлежит мне же.
— Ну, по их мнению, тебе оно уже не принадлежало.
— Это да.
Мы посмотрели друг на друга.
— Есть у меня небольшая такая, симпатичная «беретта», — сказала она. — Четко в карман влезает.
— Давненько ты из нее не стреляла.
Она покачала головой:
— Я иногда на пару часов ухожу, потому что «маме надо отдохнуть», так?
— Ну да.
— Вот я и отправляюсь прямиком во Фрипорт, на стрельбище.
Я улыбнулся:
— Правда, что ли?
— Еще как. — Она улыбнулась в ответ. — Некоторые девушки расслабляются, занимаясь йогой, а я предпочитаю опустошить обойму-другую.
— Ну, в нашей семье ты всегда стреляла лучше.
— Лучше? — Она снова раскрыла газету.
По правде сказать, стоя на пляже, я бы и в песок попасть не смог.
— Ладно, ладно. Только ты и умеешь стрелять в нашей семье, признаю.
Габби вернулась, таща за зеленый рукав Мистера Луббла. Посадила его на стул рядом с собой, вскарабкалась на свой.
— А дядя Бубба поцеловал Мистера Луббла на ночь? — спросила она.
— Ага. — Врать ребенку мне не нравится, но я и так уже создал несколько прецедентов с Санта-Клаусом, Пасхальным кроликом и Зубной феей.
— А меня?
— И тебя тоже.
— Я помню! — Судя по всему, врать мы начинаем рано, хотя родители называют это «творческими задатками» ребенка. — И он рассказал мне сказку.
— О чем?
— О деревьях.
— Ну разумеется.
— И еще он сказал, что Мистеру Лубблу нужно чаще есть мороженое.
— А шоколад? — спросила Энджи.
— Шоколад? — Габби взвесила все за и против. — Наверное, тоже.
— Наверное, а? — Я усмехнулся, взглянул на Энджи. — Вот это у нее от тебя, кстати.
Энджи опустила газету Лицо ее было бледным, губы чуть дрожали.
— Мам? — Даже Габби заметила. — Что-то случилось?
Энджи слабо улыбнулась ей, передала мне газету:
— Нет, милая, просто я устала.
— Это потому, что ты слишком много читаешь, — сказала наша дочь.
— Читать полезно, — сказал я. Посмотрел на газету, затем непонимающе взглянул на Энджи.
— Справа, внизу, — сказала она.
Криминальная хроника. Кровища и трупы, смерть и насилие — на последней странице городских новостей. Заголовок гласил «Угон, закончившийся убийством». Я начал читать, затем отложил газету. Энджи протянула руку, провела теплой ладонью по моему локтю.