— Ну, я вообще не думал, что до этого дойдет. Как видите, я ошибался.
Энджи окинула взглядом кухню, затем прихожую. Моргнула несколько раз. Закинула лямку сумочки обратно на плечо и поднялась из кресла. Беспомощно улыбнулась мне:
— Слушай, я больше не могу. Просто не могу тут сидеть. Выйду, подожду тебя на крыльце, хорошо?
— Ладно, — сказал я.
Она протянула руку растерявшемуся Брайану Корлиссу:
— Была рада знакомству, Брайан. Если увидите дым за окном, пожарных можете не вызывать — это просто я там курю.
Она ушла. Брайан и я остались сидеть на диване, окруженные тихим шипением просачивающегося в дом тепла.
— Так она курит? — спросил он.
Я кивнул.
— И от чизбургера с колой тоже не отказывается.
— И при этом так выглядит?
— Как выглядит?
— Так хорошо? Ей сколько, тридцать с мелочью?
— Сорок два. — Не буду врать, выражение его лица меня здорово повеселило.
— Пластику делала, да?
— Господи, нет, — сказал я. — Хорошая наследственность плюс куча нервной энергии. Ну и к тому же она часто ездит на велосипеде, хотя и без фанатизма.
— Хотите сказать, что это я фанатик?
— Вовсе нет, — сказал я. — У вас работа такая, и такой образ жизни вы для себя выбрали сами. Ради бога, собственно. Надеюсь, вы до ста лет доживете. Просто я заметил, что люди иногда думают, будто их образ жизни как-то связан с моральным обликом.
Какое-то время мы оба молчали. Сделали по глотку каждый из своей бутылки.
— Я все думал, что она вернется, — тихо сказал он. — Софи.
Брайан сидел опустив взгляд на ладони.
— Знаете, после нескольких лет ее постоянных выкрутасов — и это притом что у нас новорожденный на руках… Так вот, я подумал, что, может, есть смысл вернуться к воспитанию по старинке. Раньше ведь у детей не было ни синдрома дефицита внимания, ни булимии с анорексией, они не хамили старшим и не слушали музыку, в которой сплошной секс и насилие.
Я против воли скривился:
— Да нет, раньше все было точно так же. Послушайте Элвиса или там братьев Эверли и скажите мне потом, о чем они, по-вашему, поют. А насчет гиперактивности и булимии — вы вспомните себя классе этак в восьмом. Все там было — только тогда никто не считал эти вещи болезнью.
— Ладно, — отозвался он. — А что насчет культуры? Тогда не было всех этих журналов и реалити-шоу, превозносящих идиотов и дегенератов. Никакого Интернета, никакой порнографии и всех этих технических приблуд, которые только забивают подросткам голову тупейшими из идей. И никто не внушал детям, что они не только способны стать звездами, но и что им это полагается. Не важно, что ты понятия не имеешь ни о чем, плевать, что у тебя нет ни капли таланта, — ты заслуживаешь успеха просто потому, что существуешь. — Он печально взглянул на меня. — У вас дочь есть, говорите? Вот что я вам скажу — с этим всем нам тягаться не по силам.
— С чем?
— С этим. — Он указал за окно. — С внешним миром.
Я проследил за его взглядом. Хотел было заметить, что на улицу ее выкинул не внешний мир, а вполне себе внутренний, но промолчал.
— Не по силам, и все тут. — Он снова глубоко вздохнул и полез в карман. Вытащил бумажник. Порылся в нем, затем выудил оттуда визитку. Протянул ее мне.
Андре Стайлз
Служба социальной защиты
Отдел по вопросам семьи
— Это социальный работник, который занимался Софи. Вроде он только недавно перестал с ней работать — когда ей семнадцать исполнилось, кажется. Не знаю, поддерживает он с ней контакт или нет, но есть смысл поинтересоваться.
— Брайан, как вы считаете, где она сейчас?
— Не знаю.
— Ну хотя бы предположение у вас какое-нибудь есть?
Он задумался. Засунул бумажник обратно в карман.
— Там же, где и всегда. С этой своей подружкой, которую вы ищете.
— С Амандой?
Он кивнул.
— Я поначалу думал, что она положительно повлияет на Софи, придаст ей жизненной устойчивости. А потом узнал, какое у нее прошлое. Довольно-таки мерзкое.
— Да, — сказал я. — Так и было.
— Мне такое не по душе. В нормальной жизни этим вещам места нет.
Я обвел взглядом его белоснежную гостиную и его белую рождественскую елку.
— Имя Зиппо вам о чем-нибудь говорит?
Он пару раз моргнул.
— Софи по-прежнему с ним встречается?
— Не знаю. Я просто собираю факты, пока картина не начнет проясняться.
— А, часть вашей работы, да?
— Это и есть моя работа.
— Зиппо на самом деле зовут Джеймс Лайтер [2] — отсюда и прозвище. Больше я о нем ничего не знаю, я и видел-то его один раз. От него тогда несло травой, и выглядел он как шпана. В точности такой тип, какого я в жизни своей дочери видеть не хотел, — татуированный весь, штаны мешковатые, кольца в бровях и бороденка жиденькая такая. — Его перекорежило. — Совсем, совсем не подходящий тип.
— А где ваша дочь с Амандой и Зиппо обычно тусовалась, не знаете?
Он задумался — надолго, так что и мне, и ему хватило времени не торопясь допить воду. Наконец он произнес:
— Нет, не знаю, честно говоря.
Я открыл свой блокнот, нашел страницу, заполненную сегодняшним утром:
— Одна из одноклассниц Аманды и Софи сказала мне, что Софи и еще четверо зашли в комнату. Двое в этой комнате умерли, но…
— О господи.
— …но вышли из нее четверо. Ничего на ум не приходит?
— Что? Нет. Бредятина какая-то.
Он встал с дивана, и ключи у него в кармане забренчали, пока он раскачивался с пятки на носок.
— Софи умерла?
Где-то с полсекунды я удерживал его отчаявшийся взгляд:
— Не знаю. Ни малейшей идеи.
Он покосился в сторону, затем снова посмотрел на меня:
— Вот в этом-то вся проблема с детьми, а? У нас нет ни малейшей идеи. Ни у кого из нас.
Удалившись на перекур, Энджи позвонила в информационную службу, чтобы выяснить телефон Элейн Мерроу, проживавшей в Эксетере, штат Нью-Гемпшир. Затем она позвонила самой Элейн и договорилась с ней о встрече.
По дороге в «гранитный штат» мы молчали — во всяком случае, поначалу. Энджи глядела в окно — на выстроившиеся вдоль шоссе голые деревья, на тающие кляксы снега.