Она-то думала, что я был просто ее приятелем, с которым можно посидеть за рюмочкой-другой после работы и невинно пофлиртовать, ее соратником по борьбе. Когда на нее надевали наручники, она взглянула мне в лицо и увидела всю мою двуличность. Глаза у нее округлились, а губы превратились в идеальную букву «О».
— Надо же, Патрик, — сказала она как раз перед тем, как ее увели, — ты был совсем как настоящий.
Я уверен — хуже комплимента мне никогда не отвешивали.
Так что, когда ее босс, пухлый говнюк с седьмым гандикапом и американским флагом, намалеванным на заднем крыле «Гольфстрима», прилетел в Бостон, чтобы лично меня поблагодарить, я пожал ему руку — так крепко, что у него аж сиськи затряслись. Я ответил на все его вопросы, я даже выпил с ним. Я сделал все, что от меня требовалось. «Брэнч федерейтед» и ДЛИ могут спокойно продавать свои крепежи строителям по всей Америке, Мексике и Канаде. А вода и почва там, где стоят их фабрики, могут спокойно продолжать отравлять всех, живущих в радиусе двадцати миль. Когда встреча закончилась, я отправился домой и принял таблетку зантака, запив ее жидким маалоксом.
— Я с этим мужиком вел себя очень вежливо, — сказал я.
— Ага, так же вежливо, как я веду себя с сестрой жены, когда у нее сраный чирей под носом.
— Для аристократа вы многовато выражаетесь, — сказал я.
— Вот в этом ты, мать твою растак, совершенно прав. — Он поднял палец. — Но только, Патрик, за закрытыми дверями. Вот в чем разница. Я меняю свою личность в зависимости от того, с кем нахожусь. А ты — нет. — Он встал из-за стола. — Ну да, мы поймали стукача на их предприятии, и «Брэнч федерейтед» по-царски нас отблагодарила. Но что будет в следующий раз? К кому они обратятся тогда? Уж точно не к нам.
Я промолчал. Вид из окна был хороший. Небо — что-то среднее между серым и голубым. Тонкий налет холодного тумана окрашивал воздух в жемчужные тона. А вдалеке, за центром города, виднелись деревья, голые и черные.
Джереми Дент обошел стол, прислонился к нему и скрестил лодыжки.
— Ты уже заполнил форму четыре-семь-девять по делу Трескотта?
— Нет.
— Тогда иди в офис и заполни. Еще отчет о расходах, и форму шесть-девять-два не забудь. Потом зайди к Барнсу, чтобы он принял у тебя оборудование. Что ты брал для слежки, кстати, — Canon и Sony?
Я кивнул:
— И еще поставил пацану в квартиру новые жучки Taranti.
— Я слышал, они глючат малость.
Я помотал головой:
— Нет, ни одной проблемы не возникло.
Он опустошил свой стакан и уперся в меня взглядом:
— Слушай, мы найдем тебе новое дело. И если ты его закончишь, никого не разозлив, мы возьмем тебя в штат, о’кей? Можешь передать жене, что я дал тебе слово.
Я кивнул. Под ложечкой у меня сосало.
Вернувшись в пустой офис, я прикинул, какие у меня варианты. Их вырисовывалось не так чтобы уж очень много. Есть одно дело, но денег от него ждать не приходится. Старый приятель, Майк Колетт, просил выяснить, кто из сотрудников его транспортной компании приворовывает. Покопавшись несколько дней в отчетах, я смог сократить список подозреваемых до трех человек — начальника ночной смены и двух его подчиненных-водителей. Правда, потом я копнул чуть глубже и начал сомневаться в их вине. Теперь мое подозрение пало на менеджера по кредиторской задолженности — женщину, которой (по словам Майка) он доверял целиком и полностью. По моим прикидкам, возни с этим заказом было еще часов на пять-шесть.
В конце дня я выйду из офиса, поеду домой, буду ждать нового звонка от «Дюхамел-Стэндифорд», нового испытания. А счета будут приходить каждый день. Холодильник будет пустеть, и того, что его полки по волшебству заполнятся, ожидать не приходится. В конце месяца нужно платить за медицинскую страховку «Голубого щита», а денег на нет.
Я откинулся в кресле. Добро пожаловать во взрослую жизнь.
Мне надо было дополнить полдюжины файлов и написать три отчета по делу Брэндона Трескотта, но вместо этого я поднял трубку и позвонил Ричи Колгану — Самому Белому Негру Во Всей Америке.
Он был на месте:
— «Трибьюн», отдел городских новостей.
— Вот по голосу ни за что не догадаешься, что ты черный.
— Голоса моих собратьев ничем не отличаются от голосов расистов-плантаторов, угнетавших наш гордый и величественный народ.
— То есть ты хочешь сказать, что, когда трубку берет или Дэйв Шапелл, или Джордж Уилл, мне ни в жизнь не угадать, кто из них белый?
— Нет, но в приличном обществе такие разговоры — все еще verboten. [1]
— Ага, а теперь ты немец, — сказал я.
— Со стороны моего франко-расистского папашки, ага, — ответил он. — Чего звонишь-то?
— Помнишь Аманду Маккриди? Девочка, которая…
— Пропала. Лет пять назад?
— Двенадцать.
— Лет? Черт. Это какие же мы старики с тобой?
— Помнишь, как в колледже мы хихикали на старперами, которые восхищались какой-нибудь «Пятеркой Дэйва Кларка» и Бадди Холли?
— Ну да.
— Вот теперь детишки так же ржут, когда мы вспоминаем Принса и «Нирвану».
— Да брось, быть такого не может.
— Может-может, дедуля. Так вот, Аманда Маккриди…
— Ага. Ты нашел ее, она жила у копа в семье, ты вернул ее родителям, копы тебя ненавидят, и тебе чего-то от меня надо.
— Нет.
— Никаких услуг от меня не требуется?
— Ну, вообще-то требуется. Дело связано с Амандой Маккриди. Она снова пропала.
— Ни фига себе.
— Именно. А ее тетка говорит, всем наплевать — и копам, и вам тоже.
— Сомневаюсь. Круглосуточные новости, все такое — мы сейчас за любой материал хватаемся.
— Теперь понятно, почему Пэрис Хилтон так популярна.
— Не, этот феномен ничем не объяснишь, — сказал он. — Як тому, что когда спустя двенадцать лет пропадает девочка, которую уже раз похищали, и при этом известно, что в результате первого похищения несколько копов попали за решетку, а городу пришлось выплатить пару-тройку миллионов, да еще в трудный для бюджета год… Это, снеговик, очень ценная новость.
— Вот и я так подумал. И кстати, ты сейчас почти как негр говорил.
— Расист. Как тетку-то зовут, э-э-э… Белоснежка?
— Беа. Беатрис Маккриди то есть.
— Тетушка Беа, а? Правда, у нас тут совсем не Мэйберри.
Он перезвонил через двадцать минут:
— Все оказалось очень просто.
— Чего нарыл?