— Бедняжка, — сказала она. — Никто тебя не понимает.
— И это ты меня наняла. Ты сказала: «Найди мою племянницу», и я ее нашел. Так что если хочешь винить меня и презрительно вскидывать брови — ради бога. Я все сделал правильно.
— И многие пострадали.
— Я им никакого вреда не причинил. Я нашел Аманду и вернул ее домой.
— Это так ты себя оправдываешь?
Я прижался спиной к стене и выдохнул — долгим, усталым выдохом. Засунул руку в карман и вытащил Магнитку.
— Беа, мне надо на работу. Рад был с тобой повидаться, извини, что ничем не могу помочь.
— Дело в деньгах, да? — спросила она.
— Что?
— Мы же так и не заплатили тебе за то, что ты ее нашел, но…
— Что? — удивился я. — Нет. К деньгам это никакого отношения не имеет.
— А что тогда?
— Слушай, — сказал я как можно мягче. — У меня, как и у всех после кризиса, дела идут хреново. Деньги для меня не главное, но работать забесплатно я себе сейчас позволить не могу. К тому же сейчас я еду на собеседование к человеку, который, может быть, даст мне постоянную работу, так что и халтуру я взять тоже не смогу. Понимаешь?
— Хелен себе нового мужика нашла, — сказала она. — Сидел конечно же. Знаешь за что?
Я мотнул головой и попытался отмахнуться от нее.
— Изнасилование.
Двенадцать лет назад Аманду Маккриди похитили — ее дядя Лайонел с парой копов. Не с целью выкупа и не чтобы нанести ей вред, нет. Они всего лишь хотели найти ей семью и мать, которая не пила бы так, будто ей принадлежат акции ликероводочного завода, и не выбирала бы себе приятелей из каталога извращенцев. Когда я нашел Аманду, она жила с семейной парой, которая искренне ее любила. Они были готовы костьми лечь, чтобы обеспечить ей здоровую, стабильную и счастливую жизнь. Вместо этого они оказались в тюрьме, а Аманда — у Хелен. И это я ее вернул.
— С тебя должок, Патрик.
— Чего?
— Я говорю, с тебя должок.
Я снова почувствовал прилив ярости — тихое тик-тик, которое нарастало, превращаясь в гул тамтамов. Я правильно поступил. Я знал, что правильно поступил. Без всяких сомнений. Вместо сомнений была эта ярость — мутная, бессмысленная, растущая все последние двенадцать лет. Я засунул руки в карманы — чтобы не врезать кулаком по белой стене с наклеенной на нее картой метро.
— Я ничего тебе не должен. Я не должен ничего ни тебе, ни Хелен, ни Лайонелу.
— А что насчет Аманды? Ей ты тоже ничего не должен? — Она вытянула руку, почти прижав друг к другу большой и указательный пальцы. — Ничуточки?
— Нет, — сказал я. — До свидания, Беа.
И направился к турникетам.
— А про него ты так и не спросил.
Я остановился. Засунул руки еще глубже в карманы. Сделал глубокий вдох. Обернулся к ней.
Она переступила с левой ноги на правую.
— Про Лайонела. Он уже должен был выйти, знаешь? Он же нормальный человек, не бандит. Юрист сказал, если он признает себя виновным, ему дадут двенадцать лет и он выйдет через шесть. В этом он не соврал — двенадцать ему и дали.
Она шагнула ко мне. Остановилась. Сделала два шага назад. Между нами текла толпа, некоторые прохожие недовольно на нас поглядывали.
— Его там лупят почем зря. И не только, но он об этом не рассказывает. Ему там не место. Он же хороший человек, понимаешь? Она отступила еще на шаг. — Он ввязался в драку — один парень хотел у него что-то отнять, а Лайонел… он же здоровяк, и он этого парня покалечил. И теперь ему придется отсидеть весь срок, и уже не так много осталось, но пошли разговоры, что на него хотят еще что-то повесить, если он не согласится стучать. Федералы требуют, чтобы он им помог прижать какую-то банду, которая таскает в тюрьму наркоту. И они сказали, если он им не поможет, они ему статью поменяют. А мы думали, что он выйдет через шесть лет.
Она скривила губы — нечто среднее между вялой улыбкой и гримасой отчаяния.
— Знаешь, я иногда уже ничего не понимаю.
Прятаться мне было негде. Я попытался выдержать ее взгляд, но сдался и уставился в пол. Мимо нас прошла еще группка школьников. Они над чем-то смеялись — беззаботно, жизнерадостно. Беатрис проводила их взглядом и от их счастья как будто съежилась. Она выглядела такой невесомой, что казалось, первый же порыв ветра подхватит ее и бросит вниз, к основанию лестницы.
Я поднял руки:
— Я больше не беру частные заказы.
Она взглянула на мою левую руку:
— Женился, а?
— Ага. — Я шагнул к ней: — Слушай, Беа…
Она вскинула ладонь:
— Дети?
Я замер. Ничего не сказал. Не мог найти слов.
— Можешь не отвечать. Извини. Правда, извини. Не стоило мне приходить. Я просто подумала, не знаю, я просто…
На пару секунд она уставилась куда-то справа от меня.
— Уверена, у тебя это хорошо получается.
— А?
— Уверена, что отец из тебя отличный. — Она слабо улыбнулась. — Я всегда думала, что ты таким и будешь.
Она развернулась и растворилась в толпе, выходившей со станции. Я прошел через турникет, спустился по лестнице на платформу. Оттуда я видел парковку, выходившую на бульвар Моррисей. Толпа выливалась с лестницы на асфальт, и на секунду я снова увидел Беатрис. Только на секунду. В толпе было полно старшеклассников, и большинство из них были выше ее.
До работы мне было ехать всего четыре остановки по красной ветке. Но когда эти четыре остановки ты толкаешься в громыхающей жестянке вместе с еще сотней человек, пиджак мнется довольно основательно. Я вышел на Саут-Стейшен, потряс руками и ногами, тщетно надеясь привести костюм в божеский вид, и направился к Ту Интернешнл Плейс — небоскребу, изящному и бездушному, как нож для колки льда. Там, на двадцать восьмом этаже, располагался офис «Дюхамел-Стэндифорд Глобал». У этой компании не было корпоративного аккаунта в Твиттере. И блога у них тоже не было, и, если ввести в Гугл запрос «частные расследования бостон», контекстная реклама тоже не указала бы их адрес. Вы не нашли бы их контактную информацию ни в «Желтых страницах», ни на задней обложке журнала «Безопасность и вы», и они не крутили свою рекламу в два часа ночи, между роликами тренажера Thighmaster 6000 и секса по телефону. Большинство людей в этом городе вообще не подозревали об их существовании. И каждый квартал каждого года их бюджет на рекламу составлял одну и ту же сумму — 0 долларов.
И они работали в этой сфере уже 170 лет.
Их офисы занимали половину всего двадцать восьмого этажа небоскреба Ту Интернешнл.
Выходившие на восток окна глядели на пристань. Выходившие на север — на город. На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Все двери и стенки в офисах были изготовлены из матового стекла. Иногда, в самый разгар летней жары, от одного их вида хотелось одеться потеплее. Надпись на стеклянной входной двери была меньше чем дверная ручка: