— Точь-в-точь пирожки, как Машенька пекла. Где-то мои внученьки, где-то мои девочки?
А девочки и выскочили:
— Вот мы, бабушка!
Вообще, подобный стереотип поведения очень характерен для сказочного медведя: «Пахал мужик ниву, пришёл к нему медведь и говорит ему: „Мужик, я тебя сломаюГ»; «Пришёл медведь к мужику на подворье и говорит ему: „Мужик, я тебя съем!“»; «Подошёл тихо медведь сзади к мужику да хвать его дубиной по голове». Конечно, можно, вслед за составителем хрестоматии прозаических жанров русского фольклора В. Н. Морохиным посчитать, что в сказках о животных отражались реалии феодального мира, и медведь является воплощением хищного, не ограниченного властью человека, но определённые характерные черты зверя он всё-таки отражал.
Как простоватый и ленивый субъект медведь выступает и в чукотском фольклоре. Вот две чукотские народные сказки, записанные Г. Меновщиковым на восточном побережье Чукотки.
Однажды бурый медведь стоял на холме, а евражка (так называют на севере суслика. — М. К.) в это время пила воду у реки. Увидела евражка медведя и позвала его:
— Эй, медведь, иди-ка сюда!
Подошёл медведь к евражке, а она ему и говорит:
— V меня к тебе большое дело есть!
Удивился медведь:
— Какое же дело у тебя ко мне?
— Да вот задумала я с тобой жилищем поменяться.
— Ладно, — согласился медведь, — давай меняться. А где оно, твоё жилище?
— Вон там, на холме. А где твоё жилище?
— Вон там, на сопке.
Обрадовалась евражка.
— Пойду-ка я теперь в твоё жилище. А ты моё бери!
Пошёл медведь к норе евражки, евражка — в медвежью берлогу. Пришла к берлоге евражка, осмотрела её со всех сторон и запрыгала от радости:
— Ах, какое жильё я нашла! Ах, как хорошо теперь я буду жить!
А медведь пришёл к норе евражки и только нос туда засунул. Пыхтел, пыхтел — так и не смог залезть в её норку. Пошёл медведь к евражке. А она его и спрашивает:
— Зачем ты пришёл ко мне?
— Не смог я залезть в твоё жильё.
Рассердилась евражка:
— Не может этого быть! Ведь я-то влезла в твоё жильё!
— Ну, а я даже нос не смог просунуть в твою норку!
— Давай-ка померяем твой нос с моим!
Разлеглась евражка на носу у медведя
и говорит:
— Вот так диво: неужели же я такая маленькая, даже меньше твоего носа! Нет, не придётся нам домами меняться. Как же ты жить бы стал в моей норке! Прощай, дедушка, пойду-ка я домой.
Так и стали они жить каждый в своём жилье.
Однажды повстречал охотник бурого медведя и говорит ему:
— Здравствуй, медведь.
— Здравствуй, — отвечает медведь.
— Что нового?
— У меня ничего нет нового.
— А у тебя что нового?
— Вот на днях залягу спать, — говорит медведь, — ведь скоро снег выпадет.
— А когда же ты проснёшься?
— Весной.
— Это ты сейчас уснёшь и только весной проснёшься? — удивился человек.
— Да, я всю зиму сплю.
— Долго же ты спишь! — сказал человек. — Я сплю только по ночам, а днём работаю. Нарты чиню, пушнину добываю, рыбу подо льдом ловлю. А ты всю зиму спишь как убитый.
Стыдно стало медведю, что он такой бездельник, отвернул он морду в сторону и ушёл потихоньку.
Вопрос о взаимоотношении людей с медведями при родоплеменном строе обсуждается и в саамской народной сказке.
Повадился Тала-медведь вокруг стойбища ночью шататься. Ходит-бродит тихо-тихо, голоса не подаёт, за камнями таится-выжида-ет: авось глупый оленёнок от стада отобьётся или щенок за стойбище выскочит, а то и дитя человеческое выйдет.
Медведю всё — пожива. Однако как ни таись, а следы на снегу остаются — куда их денешь? Увидали матери те следы, говорят малым детям:
— Не смейте допоздна при луне с горки кататься. Тала-медведь близко. Схватит, в свою тупу унесёт, на обед задерёт.
Да разве же неслухи материнское слово слушают? В одно ухо вошло, в другое вышло. Поздно. Луна взошла, а они ещё с горки на санках катаются. Вылез из-за камня Тала-медведь, раскрыл свою кису — кожаную суму, растопырил её поперёк дороги, а сам в тени залёг. Покатились санки с ребятами с горки да со всего размаха в медвежью сумку влетели! Выскочил Тала, захлопнул створки, взвалил суму на плечи и пошёл домой. Идёт, пыхтит, радуется.
— Ух, ух, вкусный дух! Полну кису ребят несу.
Шёл, шёл, притомился, повесил суму на еловый сучок, сам под ёлкой лёг и захрапел. Висят ребята в суме, меж собой шепчутся:
— Что делать будем? Тала нас съест!
Один, самый маленький парнишечка,
спрашивает:
— Есть ли у кого нитки, иголки?
— Есть, есть, у девчонок есть! — отвечают ему. Достал парнишечка складной нож из яры, распорол сумку, детишек на волю выпустил, приказывает:
— Живо камни таскайте, в суму кидайте!
Натаскали ребята камней, в суму накидали, и парнишечка туда залез. Велит:
— Теперь зашивайте и домой бегите!
Зашили дети суму и домой побежали. Проснулся Тала-медведь, потянулся, спрашивает:
— Все ли вы там в моей кисе живы?
— Все, все живы, — отвечает парнишечка.
Взвалил Тала кису на плечи — да так и сел.
— Охо-ох! Тяжелёхонько! Зато хватит вкусного мяса на обед и на ужин поесть!
Едва-едва дотащил Тала кису до дому. Залез на земляную крышу, кричит в дымовую дыру своей хозяйке медведице:
— Эй, Талакхе, готовь большой берестяной котёл, я много вкусного мяса принёс!
Повесила Талакхе над очагом большой берестяной котёл, воды налила, огонь развела.
— Готово, — кричит, — спускай мясо!
Тряхнул Тала кису, камни посыпались, котёл разбили, вода пролилась, огонь погасила. Дым столбом стоит. Взревела медведица, а Тала наверху не слышит. Ещё раз кису тряхнул, выскочил из неё парнишечка, сел в сторонке, в руку ножик зажал, ждёт, что дальше будет. Вошёл Тала в дом, на хозяйку рычит: почему котёл разбит, почему огонь погас, почему мясо не варится? А Талахке ему и отвечает:
— Ах ты, старый пень! Зачем вместо мяса камни кидаешь?