Book.

Так вот, заглянув в этот пресловутый Воргобьян, я увидел на берегу девять малоподвижных крупных бурых зверей, разбросанных на выброшенных на отливную полосу водорослях в пятистах-шестистах метрах друг от друга.

Первой моей мыслью было: «Да, вот надо же, сивучей сюда занесло!».

Дело в том, что сивучи традиционно в этой части Охотского моря лежали только на островах Матыкиль и Завьялова, на материке их ближайшая залёжка была в Хабаровском крае, на полуострове Лисянского, в 300 километрах к юго-западу.

Следы медвежьих раскопок на каменистых пляжах.

Но тут один из зверей сошёл с прибойной полосы и побрёл в горы, чего ни один сивуч не в состоянии сделать физически.

Тут только я сообразил, что имею дело с массовым выходом медведей на берег.

И дело не в том, что я медведей никогда до этого не видел в природе — по характеру моей работы мне пришлось увидеть их, возможно, больше, чем многим сотрудникам зоопарков, — я просто никогда не наблюдал их, собравшихся в таком количестве, на маленьком отрезке земли. Вернее, не так — однажды довелось мне бывать на знаменитых Катмайских водопадах на Аляске, где с одного места я мог видеть восемнадцать мишек. Но там они вели себя очень активно, всё время бегали вдоль берегов, кидались в воду и ловили рыбу. Здесь же они практически неподвижно стояли на самой границе воды и суши, ковырялись в морских выбросах и лишь иногда неторопливо отходили в сторону метров на пять-десять.

Обычно в это время медведи на берегу моря поедают прячущихся в гальке рачков-бокоплавов, вытаскивают в остатках водорослей запутавшуюся в них рыбёшку, ловят бегающих по мелководью крабиков. Берег моря, особенно с его литоралью, является для них неограниченным источником пищи.

Приглядевшись внимательнее, я увидал ещё троих зверей, медленно бродящих в тундре за линией пляжа.

Посчитав боезапас и решив, что, даже если все медведи в этой бухте единовременно двинутся на меня строем, патронов мне при бережном отношении хватит, я, нисколько не прячась, двинулся по краю сопки над бухтой.

Естественно, медведи, от которых я проходил на расстоянии 200–300 метров, преимущественно вообще не обращали на меня внимания. Максимум — заслышав шаги, поднимали головы, недовольно пыхтели и снова принимались за своё.

Только один раз круглый бурый самец сделал с пятидесяти метров несколько неторопливых шагов в мою сторону, но после этого снова вернулся к морским выбросам. Две медведицы с медвежатами так и вовсе презрительно проигнорировали меня.

Часов около семи вечера я понял, что попал в довольно неудобное положение. По моему плану я собирался заночевать на седловине хребтика прямо над бухтой. Место там было укромное, дров было полно, но прямо по нему проходила столбовая медвежья тропа! И, несмотря на общее благодушие, царившее на берегу, я ни на секунду не забывал, что у медведей сейчас — время гона. Так что спать бы там, во избежание серьёзных неприятностей, мне бы не пришлось.

Охотское побережье осенью.

С грустью пришёл я к решению, что надо идти подальше от этой «медвежьей высыпки», а значит, подниматься по довольно крутому склону на более высокую гряду.

Вечерело.

Несмотря на то что ночи в это время и в этих местах светлые, я всё же решил убраться из самых медвежьих мест пораньше, тем более что по своему опыту хорошо знаю — в сумерках любой зверь (хоть медведь, хоть заяц) начинает себя вести значительно увереннее, чем днём.

А человек — нет.

Другая вещь смущала меня изначально. Наверху могло не оказаться воды, которой я уже потерял довольно много. Привычки таскать с собой флягу у меня не было со времён чукотских экспедиций. А наверху, на охотских хребтах, оказаться в безводье (относительном, конечно) довольно легко.

Но судя по всему, где-то там должны находиться снежники, которые необходимое количество воды для чая дадут.

Как я всё проклял на этом километровом подъёме!

Снизу он выглядел вполне мирно, однако перед самым верхом начал загибаться в обратную сторону, так что последние сто метров я прополз мелкими галсами, почти что на четвереньках.

Вылезши наверх, тем не менее я был удовлетворён полностью.

Вершина сопки представляла собой мелкощебнистое плато с довольно редкими кустами кедрового стланика. На этом плато блестела пара луж, а субстрат издавал очень громкий хруст.

Место для стоянки я выбрал совершенно открытое (благо, царило полное безветрие). До ближайшего стланика (и то мелкого) было около семидесяти метров, от него я натаскал всякого сушняка, развёл костёр, заварил чай и с высоты около 900 метров начал в своё удовольствие рассматривать открывшуюся панораму— залив Сиглан, Сигланский хребет, над которым садилось солнце, линию побережья и мысы, которые уже начинали таять в фиолетовой вечерней мгле.

Отдохнув таким образом, я разложил спальник, положил карабин с патроном в патроннике рядом с собой на щебень и заснул.

Проснулся я где-то глубоко за полночь оттого, что кто-то в двухстах метрах от меня запустил на полный газ лодочный мотор «Вихрь» на холостых оборотах.

Что за чертовщина, решил я, и тут вспомнил, что в двухстах метрах от меня — кедровый стланик, а не река или море.

Двигатель поработал с полминуты, заглох, затем раздалось характерное пыхтенье, шипенье, звонкие хлопки, после чего «Вихрь» завёлся снова.

Тут только я сообразил, что внизу в кустах стланика дерутся медведи.

Вылез я из спальника, оделся, взял в руки карабин, убедился, что на фоне неба я вижу мушку достаточно хорошо, и вновь попытался вздремнуть.

Проклятые звери дрались в стланике до самого рассвета, после чего один из них проследовал мимо меня в сторону материка.

В лучах рассветного солнца была видна на его спине полоса сорванной шкуры сантиметров сорок длиной и сантиметров пятнадцать шириной.

Но день ещё только начинался.

Я собрал рюкзак, попил чаю, заменил магазин (патронов стало десять плюс один) и двинулся вниз по хребту.

Выходя на перевальчик, я обнаружил в щётке кедрового стланика мохнатый горб лося. «Интересно, — подумалось мне, — комар ещё не пошёл, а сохатый на берег подался». И тут я обнаружил, что совсем рядом от этого сохатого из кустов выкатился медведь средних размеров.

«Опять, проклятые», — подумал я.

И тут меня уже во второй раз за сутки осенило — то, что я вижу сохатиным горбом, на самом деле — второй медведь, только очень большой.

«Самец с самкой», — смекнул я.

Тем временем большой медведь полностью вышел из кустов. Звери двигались к морю, перпендикулярно моему движению и, как я рассчитывал, должны были пройти метрах в восьмидесяти от меня.