Чен, и Зим следом за ним, предполагали, что Махмуда со стопроцентной вероятностью удастся определить при сближении: на основании простого здравого смысла им казалось, что человек ростом метр пятьдесят пять сантиметров и весом сто двадцать килограммов – словом, квадратный, как клещ – будет заметен в любом месте улицы, словно включённый светофор.
Не в любом.
Когда Зим заглянул на прилавок, полный свежих яблок и абрикосов, то краем глаза заметил верхушку тюбетейки какого-то грузчика, устроившегося между торговыми рядами. Обычный бедняк на кормном месте большого города. Грузчик завернулся в драный чапан и, судя по всему, подрёмывал. Зим взял в руки абрикос и только тут понял, что попался…
Вместо грязного утомлённого бродяги вдруг вырос низкорослый атлет с плечами чудовищной ширины, который с силой хлопнул Зима по шее. Раздался глухой звон, и Зим, брошенный вперёд ударом нечеловеческой силы, полетел под ноги десятков спешащих по базару людей.
Однако, падая, сумел развернуться, выхватить спрятанный на груди кольт 45-го калибра и трижды выстрелить в нависающую над ним громадину.
Судя по всему, Махмуд был озадачен случившейся несуразицей – по его мнению, поражённый «жалом шершня» человек должен незаметно опуститься вниз, словно при сердечном приступе, а не лететь на торговые ряды, будто сбитый кувалдой. Так бы и произошло, если бы переточенная в стилет отвёртка вошла точно в промежуток между атлантом и мыщелками черепа.
Но сегодня отвёртка встретила в этом месте стальную пластину, замурованную в имитацию кожного покрова, которая искусно облегала шею и выглядела со стороны настоящей живой плотью. Поэтому Зим получил не проникающее ранение, а мощный удар, поваливший его вниз. Только кошачья вёрткость и многолетняя практика, полученные на медвежьих охотах, позволили ему освободить своё оружие и выпустить три пули в несостоявшегося на этот раз убийцу.
Махмуд-палван покачнулся и рухнул на спину. В этот момент базар превратился в адский хаос.
Дико орали две стоявшие за прилавком женщины. Основная масса людей, толпившихся у прилавка, перед которым происходила стрельба, кинулись в разные стороны, сваливая корзины с фруктами, тележки с пирожками, лотки с зеленью и опрокидывая друг друга. Прямо над Зимом вырос низкорослый, круглоголовый, коротко стриженый парень, похожий на уйгура, вырвал пистолет из пальцев Зима, поднял его и выпустил в небо всю обойму.
Даже те, кто ещё колебался, раздираемый желанием убежать и нежеланием бросить товар, больше не сомневались.
Вопли и свалка усиливались.
В этот момент четверо крепких рук ухватили Зима за плечи и поволокли под прилавками, по раздавленным абрикосам, помидорам и винограду в вонючее отверстие какого-то подвального окошка под мелким магазинчиком.
Эти же двое ребят сорвали с Зима всю одежду, окатили его водой из подключённого к какому-то вентилю шланга, сдёрнули с него остатки панциря из металлических пластин, прикрывавшего все жизненно важные части тела, и вместе с одеждой сунули их в пластиковый мешок для мусора.
Зим натянул на себя девственно белую футболку и совершенно новые голубые джинсы и вышел. Он чинно проследовал пару кварталов, а затем отправился на явочную квартиру, номер которой ему второпях сообщил кто-то из группы эвакуации.
Чен ждал на месте.
Он сразу же молча и энергично пожал Зиму руку.
– Вообще-то за такой результат мои подчинённые огребли бы от меня меж ушей, – добродушно произнёс он, – но для «привлечённого сотрудника» ты превзошёл все ожидания.
– Ты хочешь сказать, что он остался жив?
– Нет. Это – нет. Не мог прославленный «орхоянский стрелок» промазать в такого огромного человека с такого короткого расстояния. Мертвее не бывает.
Низкорослый, круглоголовый, коротко стриженый парень, стрелявший на базаре из пистолета, усмехнулся.
– Надо получить снимки тела у казахов в их КНБ. Я бы курсантов по ним учил. Пуля в диафрагму, пуля в середину груди и пуля промеж глаз. В учебниках так не учат. Потому что считается – так нельзя.
– Но в любом случае я бы предпочёл получить его живьём, – сокрушался Чен. – Партия учит, что надо стремиться к совершенствованию.
– Но партия же учит, что любой результат хорош, если это – результат, – сказал «круглоголовый».
– Выражение «отрицательный результат – тоже результат» в китайском языке отсутствует? – с усмешкой спросил Зим.
– А что, отрицательный результат может быть результатом? – парировал Чен.
Квартира, значащаяся в реестре Службы как А70, располагалась в наполненном хрущёвскими пятиэтажками Савёловском районе. Подполковник Сундиев, ответственный за использование ведомственного жилья в служебных целях, не отказал себе в удовольствии четверть часа промурыжить Спадолина на инструктаже, живописуя, какой содом обычно оставляют молодые офицеры на «явках» и как ещё с начала XX века повелось называть адреса для секретных встреч и консультаций.
– Третьего дня Михалков сдавал ключи от УВ11, – рассказывал Хамит Валитович, проникновенно глядя в глаза Максиму. Тот закусил губу, чтобы не рассмеяться. Эту историю он не только слышал десятки раз, но даже успел пересказать кое-кому из молодых. В назидательном тоне, разумеется. – Клялся, что всё оставляет в зеркальной чистоте, каждую паркетину собственным галстуком протирал. Я туда Викторию Фёдоровну отправил.
Спадолин понимающе кивнул. Виктория Фёдоровна, маленькая, сухонькая очкастая бабушка, известная среди офицеров как «бабулька-ягулька», славилась своей злоязычностью и беспощадностью к нарушителям режима на конспиративных квартирах.
– Так вот Виктория Фёдоровна, пожилая женщина, вынесла оттуда четыре корзинки пустых бутылок и использованных презервативов…
Офицеры службы обеспечения рассказывали эту байку при каждом получении ключей на тот или иной адрес, видимо, полагая, что хоть как-то смогут оградить от разврата молодое поколение служивых. Судя по всему, все сотрудники ХОЗО считали, что, попав на оперативную квартиру, офицер немедленно теряет человеческий облик, пьёт горькую из горла, приглашает гулящих женщин и незатейливо веселится с ними на подоконнике, засунув себе в задницу зажжённую свечку.
Квартира, известная в Службе под грифом А70, была тем не менее не совсем обыкновенной оперативной жилплощадью для встреч. Это была двухкомнатная «хрущёвка», главной особенностью которой было наличие обширной кладовки два на шесть метров, известной в народе под названием «тёщина комната».
Здесь кладовка была обшита звуконепроницаемым материалом и оборудована водонепроницаемым полом, что превращало её в идеальную камеру для допросов.
Именно туда внесли адвоката Измаилова. Руки и ноги его были связаны скотчем. Сулейман Ибрагимович начал постепенно приходить в себя, причём сознание его было вполне отчётливым – ещё один довод в пользу «немедикаментозной иммобилизации», как называл мягкий оглушающий удар по голове Шергин.