Но нет: цвет кетчупа на знамени отсутствовал. Не было и самого знамени. Вместо него аршинными буквами над фасадом было выложено: ПОКРОВСК.
Первое, что я сделал, – это проверил наличие отсутствия. Я был в собственных джинсах, но вместо стильного пиджака на плечи была натянута ношеная коричневая кожанка: видно, махнул-таки не глядя. Вместе с окулярами типа «хамелеон», так дополняющими образ ученого-теоретика.
Глянул в собственное отражение в оконном стекле: изрядно всклокоченный субъект, на вид – почечник и печеночник, с потрескавшимися губами от неумеренного потребления горячительного неадекватного качества. Язык даже высовывать не стал; как говорит печальный опыт, сейчас цвет его средний: между зеленым и желтым. Печально.
На привокзальную площадь славного миллионного Покровска вышел налегке. Слава Богу, собственный паспорт я обнаружил в заднем кармане джинсов сложенным вчетверо. Что же касается денег, реквизированных у двух покойников как моральный ущерб за наезд (ё-мое, в какой жизни это было!), остался червонец двумя пятачками. Тщательно осмотрел карманы благоприобретенной куртки и нашел великолепный, германской выделки пружинный нож, щелкнул кнопочкой – отливающее благородной синевой лезвие с не менее благородным скорпионом на нем послушно вылетело из рукоятки и зафиксировалось. Сталь отличная, фирма – известнейшая… Память услужливо подсунула картинку: в тамбуре СВ я братался с каким-то рослым Мишаней и в знак побратимства и маханул не глядя роскошный клифт на курточку. Впрочем, не турецкую: итальянская выделка, из среднего бутика.
Вот только на червонец не разгуляешься. Осторожно прощупал карманы джинсов: активная память молчала, как рыба об лед, а в подсознании брезжило-таки нечто… На свет Божий я извлек пластиковый прямоугольничек и вздохнул облегченно: теперь не пропадем! Это была рублевая кредитка, STB-CARD, по которой в любом банкомате славного Покровска я и получу вожделенные рубли, имеющие хождение, как известно, на пространстве одной шестой суши. Хотя банкомат в здешних палестинах я вряд ли обнаружу, но вот отоварить карту в центральном отделении сбербанка наверняка смогу. Плохо только одно: в таком прикиде и с таким фейсом меня в эту самую контору не пустят, а если и пустят – то могут не выпустить. Значит, найдем применение двум пятачкам: модельную укладку на них не сделать, а вот постричься в вокзальной парикмахерской под делового 007 смогу точно.
Через десять минут вышел из парикмахерской сияющий, как стриженый птенец, лишенный разом седи-ны, солидности и последних денег. Ну а девственности меня лишила в свое время одна медсестричка в самом субтильном возрасте, воспользовавшись беспомощным состоянием больного, вырвавшего три дня тому как гланды.
Ветерок со свистом проносился над полысевшей почти под нолик головой, а мысли в ней после недельного запоя по поездам роились самые фривольные: надо же, вспомнилась вот медсестричка, сделавшая меня на всю жизнь неравнодушным к сестренкам в белых халатах!
Я двигался по направлению к центру Покровска по славной улице имени Двадцати шести бакинских комиссаров. Какое отношение имели сии комиссары к Покровску, мне виделось смутно, а вот мой личный автопилот, он же – тяжкий жребий, сработал однозначно и логично, как буек револьвера. Ибо… Ибо выход из безвыходной ситуации, как правило, там же, где и вход.
И гибель Димы Крузенштерна, и мои личные неприятности каким-то боком завязаны на этот тихий, как отварная рыба, губернский миллионник. А значит, нужно «привязаться к местности» и узнать, что здесь почем.
– Милая барышня, не подскажете, где здесь банк? – скроив на помятом фейсе обаятельный жизнеутверждающий оскал, спросил я проходящую мимо девушку последней молодости.
Мадемуазель шарахнулась от меня так, будто, раскрой она мне эту коммерческую тайну, банк Покровска будет немедля ограблен, а сама она – изнасилована. Зря размечталась, между прочим!
На нет – и суда нет. Отрицательная реакция – тоже реакция. Но я загрустил и даже начал комплексовать: переходить улицу строго на зеленый сигнал светофора, обходить подозрительную, стриженую, как и я, молодежь по другой стороне улицы, а с блюстителями порядка просто опасался встречаться взглядом. Менты – они как дети: отвел взгляд – в чем-то виноват, не отвел – вдвойне виноват! Позвольте, стриженый, ваши документики! Более остального я опасался, что вести о моих псевдоманьячествах в столице и городе-герое дошли через всероссийский розыск до здешних тишайших мест. Это не значит, что все покровские служивые разом бросили местную текучку и сломя сапоги бросились на поиски супостата; но истина, не знающая исключений, гласит: от дотошного мента не застрахован даже экскаватор.
Вышло, что опасался я совершенно напрасно: тетенька из привокзальной цирюльни постригла меня по по-следнему писку здешней летней моды: короткий «бокс» или «полубокс», похоже, носило все активное мужское население города, невзирая на возраст, исключая, понятное дело, его отцов, коих я еще не лицезрел, кадровых фээсбэшников, продолжавших с маниакальным упрямством зачесывать волосы по андроповской моде на пробор, и сексуальных меньшинств, не к ночи будут помянуты.
Банк я нашел сам. Ибо все банки в любых городах похожи друг на друга, как памятники вождю или счастливые семьи. Респектабельные, одетые по фаса-ду в затемненное либо зеркальное стекло, сверкающие монументальной позолотой дверных ручек, они словно бы говорят обывателю: деньги у нас есть, но мы их вам не дадим. Потому как созданы не для того, чтобы купюры разбазаривать, а затем, чтобы хранить. Так-то.
Мельком взглянув на внушительный фасад и золоченое табло у входа, спортивной походкой приезжего делового человека ломанулся на тонированную дверь. Американский опыт мне вещал, что где-то там, в невидимых простому глазу недрах, запрятаны хитрые фотоэлементы, которые и распахнут гостеприимно упомянутые двери перед солидным клиентом, олицетворяя лозунг: «Все во имя человека, все для блага человека!»
Блин! Говенный американский опыт в российской провинции можно засунуть в… Короче, отложить до лучших времен. До наступления на моей исторической и биологической родине стадии загнивания империализма в виде государственно-монополистического капитализма, чтоб им, буржуяґм, пусто было!
Вместо доверчиво распахнутой двери я стриженой головой уперся в широкую грудь ментовского сержанта, одетого, несмотря на жару, в увесистый броник и снабженного «АКСУ». Дурашка, ведь, слава Богу, не в Голливуде живем! Банк у нас грабят, как учат гордые ичкеры, не отходя от кассы другого банка – с помощью совершенно доподлинных авизо, потом превращающихся в фальшивые!
– Что вам? – просвечивая меня рентгеном строгого взгляда, вопросил сержант.
– Денег хочу.
Шутка его не тронула. Глаза глядели из-под прищуренных век, как стволы «дегтярей» из амбразуры дота: ни пяди советской земли немецким захватчикам! Поэтому поспешил пояснить:
– Хочу снять деньги по кредитной карточке.
Для убедительности я продемонстрировал и саму карточку.