За размышлениями организовал парочку налетов на квартирки отцовских знакомых: они недурственно устроились по новой жизни. Не было тогда у них еще ни гардов, ни служб безопасности, все нажитое и нахапанное по привычке скрывали от милиции под паркетами... И информацию получал из первых уст: когда семейство на дачу съедет. Брали только деньги. По нынешним временам — смешные, но лучше, чем ничего.
И когда наступило время «черных риелторов», что помогали бабулькам и дедулькам отправляться в миры иные... Вот где был куш! И не крои мне, Медведь, козлиную морду: я не бабушек собирался бомбить, а тех самых риелторов!
Вышел я на них так: прибрел хмельной в Сбербанк, открыл валютный счет на пятьдесят баксов и весело так поделился с кассиршами: дескать, квартиру собираюсь продавать, и, чтобы кидка не было, пусть мне сначала на счет денежки положат, а потом уж я бумаги по недвижимости подпишу!
И — что ты думаешь? Уже следующим вечером появился неприметный парнишка в нашем подъезде да стал выспрашивать, кто квартиру здесь продавать собирается...
Вывел я на него одного из своих мушкетеров, он с ним попьянствовал, закорешился и стал типа наводки давать... А в один прекрасный вечерок мы ту банду и разорили. Дотла. Конторка у них была в каком-то ангаре, за городом... Ствол я себе раздобыл, ясное дело, «тульский Токарева»... И превратил самих риелторов в недвижимость. Два дебила и одна дамочка. Сняли сорок три штуки зеленых, по тем временам — деньги очень хорошие. Я своим мушкетерам по штуке выдал и мозги промыл: дескать, все бандиты, а мы — Робин Гуды, защищаем ветеранов и прочую шелупонь от злых хищников...
Леший рассмеялся кашляюще, продолжилг — Велел своим архаровцам деньгами не сорить, а сам — задумался снова. А когда я задумывался — мысли были светлые и понятные... Да и знаешь, Медведь, когда меня трясло под пулями «духов», то еще одно видение мне было... Словно где-то сверху сидят себе два румяных старичка, два восковых дяденьки, и фигурки двигают по карте, как по доске шахматной...
Раз пешечку двинули — и пошли колонны в камуфляже на юг, два — на север... И — проутюжили их «небесным огнем» штурмовики, и — нету их больше, нигде нету... А один из игроков растянул губы в резиновой улыбке, а под ними — зубы беленькие, один к одному, и все — тоже неживые, ни одного с червоточинкой.. Ты понял? А я — понял, Понял — мне туда надо, к старичкам этим гуттаперчевым поближе, а я куда рвусь? Снова в легионеры? Так легионеров всех упокоят — доля у них такая... И не важно, чей ты легионер — державный, братанский или сам по себе разбойник — сколько веревочке ни виться... Мне хотелось не денег, нет, мне хотелось жизни той поднебесной, чтобы не трясся я ни за будущее, ни за прошлое, чтобы порхал с Майорки на Гавайи, с Гавайев на Багамы или Кубу, с Кубы — на пляжи Копакабаны и — чтобы не было в этой жизни ничего, кроме веселья и покоя... Это — мой мир, я его выдумал и волен делать с ним все, что пожелаю!
Нужно было соскакивать, пока кого-ток не увяз. А тут — один из моих мушкетеров звонит, говорит, хорошо бы деньгами уже поделиться, да и дело есть... У меня тоже было дело. Собрал я их в подвале и — поделился. Каждому по пуле. Спросишь, что я чувствовал? Да ничего. Абсолютно ничего. Ведь их я — тоже выдумал.
А в стране нашей бескрайней — каравай нарезали, да по-живому — дух захватывало! Ну и горбушки восковым дядечкам доставались... Да что горбушки — крошки с барского стола сыпались такие, что упадет какая не так — башку всмятку расплющит! Но меня за этот стол не звали. И тогда я понял: к этим господам я смогу подойти обслугой!
— Зачем ты мне все это говоришь? — жестко, выделяя каждое слово, спросил Гринев.
— Ты спросил, я — отвечаю. Я хочу, чтобы ты понял: ничего личного.
Просто... Это был мой шанс подняться.
— Ты еще добавь, что ты меня выдумал.
— Может быть.
— И моего отца.
— И его тоже.
— Вот только умер он реально.
— Смерть всегда реальна. В отличие от жизни.
— Менты бы забрали — тебе легче бы было?
Лешаков вытянул очередную сигарету, прикурил:
— А все-таки любопытно, как ты на меня вышел, Медведь? — Мертвым оно к чему? Ни к чему.
— Когда ты появился у Савина, о маячке я догадался. С джинсами пришлось расстаться. Кстати, откуда у тебя такая аппаратура?
— От верблюда.
— Зря ты так, Медведь. Я ведь тебе правду сказал: ничего против тебя я не имею...
— ...Но — такова твоя холопья доля. Валить кого велят.
— Что? Ты... ты думаешь, мне кто-то дает указания?
— А ты думаешь, что танцуешь? Ты — дергаешься, Лешак, как мормышка на леске.
— Ты дурак, Медведь. А ведь мне казалось, ты меня понял. Мы ведь и возраста одного... И вообще...
— Кто поймет ум сумасшедшего?
Лешаков покачал головой:
— А ведь ты грубишь...
— Да? Я бы тебе реверанс сделал, да ноги связаны.
— Грубишь... Тогда — вот тебе за грубость. Всю игру — всю, от первой точки до последней запятой, выдумал я! Я!
Олег выругался ритмично и крайне непристойно.
— Это нервы, Гринев. Ты проиграл. Но ты и не мог выиграть. Не я, а ты был в этой игре болванчиком. И я — запланировал тебя на эту роль с самого начала! Я тебе сказал, что пошел в обслугу? На техническое обеспечение систем безопасности? Так вот: меня скоро заметили.
— Немудрено, с твоими талантами убивать.
— Убивать может всякий. А вот разрабатывать и реализовывать успешные схемы — нет. Все, что ты делал, Медведь, ты делал по моей схеме! Ты понял? По моей!
— У тебя мания величия, Лешак.
— Думаешь? Не суди по себе, Медведь. Ведь это я разгадал, вычислил твой мучительный комплекс, твой вопрос гамлетовский — «быть или не быть»... Знаешь, как это называется «по науке»? Синдром невостребованного ожидания. Ты — как перестоялый конь — копытом бил, а воли тебе не давали... Вот тут и пришла идея от моего бывшего патрона — некогда он при Семье состоял, что тот Распутин — при Романовых... А идея была проста, как яйцо: завалить рынок. Савин мне объяснил: это политическая нестабильность, это увольнения, это много-много мутной водицы... Перед выборами... Савин... Он был забавный. Отчего то считал себя моим боссом. А что на деле? Прислугой был он. Потому я и списал его просто и без изысков.
Идеи — идеями, а реализовать их нужно было чисто. И я — вспомнило тебе.
Но... ты ведь умный, Медведь, я это знал. Мне нужно было тебя «подогреть»... А ничто так не «греет», как горе... Мне было нужно, чтобы ты пер напролом, чтобы торопился, чтобы не замечал очевидного... Ты пойми, Медведь: ты такой же, как я: ты желал успеха, но тебя заставили танцевать под чужую музыку. Под мою музыку!
Что ты скривился, Гринев? Да, я такой же, как и ты! Как и все в этом мире!