— Дает?
— Пока нет. Мы намекнули, что можем услуга за услугу, — потер пальчиками, изображая купюры, — но не доходит.
— Интересно… — перевел Василий Юрьевич взгляд с доски на оставшегося, наконец, без внимания генерала, который не отпускал от себя официанта с полным подносом стопок. Улыбнулся чему-то тайному: — А знаешь, это было бы даже полезно для общества — яркий пример, героизм… Да-да!.. И, как ни странно, небольшой скандальчик со стрельбой на Кавказе и нам бы оказался как нельзя кстати. Особенно во время переговоров, — задвигал фигурами почти в том же темпе, что и обладатель черного поля.
— Правительство не откажется от своего, сухопутного проекта. Он дешевле. Шах.
— Но если не возьмем путепровод мы, налетит эта свора, — в традициях лучших шпионских фильмов стрельнул глазами по гостям Василий Юрьевич. При этом улыбаясь и раскланиваясь с теми, кто заметил его взгляд. — А генерала можно подыскать и другого. Желательно подыскать другого. Другие — они всегда есть. И — личная просьба, Борис Маратович. Там юго-восточнее Грозного небольшой заводик по бензину работает, Рустам хозяин. Мелочевка, пшик, но в конкурента вырос для брата одного моего хорошего друга, — словно подчеркивая значимость чеченца, взял и повертел в руках незадействованную доселе фигуру офицера. И чтобы уже не опускать ее без дела, переместил на несколько клеток. — И ни война, ни зачистки его не затронули. Не им же самим между собой разбираться, да? Кровную месть плодить. А войск в окрестностях полно, и кого им проверять, чей нефтезавод закрывать — никакой разницы, — глянул на оставшегося в полном одиночестве, даже без официанта, генерала.
— Цена стоит того?
— Обещание другу стоит своей цены.
— Наше здоровье. Но при этом тебе мат, Вася-Вася-Василек.
— Взвод, привал.
Три «коробочки» с десантными эмблемами на броне заклинили гусеницы в том месте, где застала команда.
И если уж бронетехника боялась коснуться пределов асфальтового полотна, то солдатам за ним вообще делать было нечего: ноги — не траки, при подрыве запасные со склада не выдаются. Спрыгивали, разминаясь, на проезжую часть, благо она мгновенно пустеет при появлении бронеколонны. На обочину не сходили, обочины во время войны слишком привлекательны для мин и фугасов. Это на гражданке, в мирной жизни романтично собирать сбочь дорог грибки да полевые цветочки. В Чечне лучше вообще поджать, как аист, ногу, чтобы занимать как можно меньше места…
— Москвич, Бураков, — замкомвзвода Юра Алмазов показал пальцами в противоположные стороны.
Зимние варежки, привязанные резиночками к рукавам бушлата, закачались, но улыбки не вызвали. Все знали, что сержант обморозил руки, вытаскивая по снегу погибшего друга. После госпиталя мог не возвращаться в Чечню, но — вернулся. С орденом Мужества и привязанными, словно у растеряш в детсаду, варежками. Главное, они не мешало ему драть подчиненных как сидоровых коз, потому и названные десантники, выставив напоказ страдальческие выражения на лицах, безропотно зашагали в голову и хвост колонны.
— Дембельнусь, заведу кота, назову Сержантом и каждое утро буду наступать ему на хвост, — не особо опасаясь, что услышит командир, тем не менее помечтал Москвич.
Геройству замкомвзвода должное отдавал, но почесать на глазах у всех язык о самые острые углы — тоже чем не подвиг для молодого «черпака»? В то же время автомат наизготовку взял, сектор обстрела оглядел. Первая заповедь остановившейся воинской колонны — защита от внезапностей, от кого бы они не исходили.
— Так кого ты там заведешь на «гражданке»? Если, конечно, дотянешь до дембеля? — поинтересовался сержант, подходя к Москвичу.
Глазами подчиненного осмотрел его зону ответственности, счел нужным указать на кустики вдали. Прицельного огня из-за дальности расстояния оттуда не откроют, но задача проверяющих в том и состоит, чтобы не давать расслабляться часовым.
— Бабу заведу, товарищ сержант. Первым делом — бабу.
— А вторым?
— Вторым… Вторым — опять бабу.
— А третьим, — не отставал Алмазов, желая получить подтверждение про кота.
— Не, мужика не буду, — игриво-испуганно отстранился часовой. — Мне с мужиками как-то не того… Мне из голубого — только десантный берет на голову да тельняшку на грудь.
— Много знаешь, слишком говорливый, — обозначил сразу все явные недостатки подчиненного замкомвзвода, пряча розовые пальцы в парежки. — Лучше нохчей стереги.
— Никак нет, товарищ сержант, я лучше буду стеречь свой родной взвод, — поправил речь замкомвзвода солдат. — И если потребуется, я, как Зоя Космодемьянская, грудью на амбразуру…
Рванул дурашливо бушлат, обнажая тельняшку, зыркнул по буеракам, отыскивая вражеские пулеметы. Сержант некоторое время соображал, насколько грубо подчиненный нарушил субординацию, но углубляться в устав, историю и русский язык не стал. Направился к Буракову, мечтательно глядевшему вдаль. Виделись ему явно не чеченские холмы, но упрекать солдата сержант не стал. Будь у самого личное время, точно так же до дыр заездил бы пластинку о недавнем отпуске по обморожению и встрече с невестой, ставшей перед возвращением в часть законной женой.
«Служил бы поближе, каждый день бегал бы к тебе в самоволку».
«Ты не о самоволках думай, а чтобы жив остался».
«О, там такие офицеры — сами быстрее под пулю станут, чем нас под нее выставят».
«Им тоже не надо становиться».
«Не получится. Кому-то все равно придется», — сказал, как о чем-то само собой разумеющемся и обыденном на войне. А скорее, набивал себе цену и хотел, чтобы лишний раз пожалели и восхитились. Потом уже хлопнул себе по языку и губам, да было поздно: в первом после отпуска бою погиб лейтенант Забашта, который закрыл-таки собой связиста. Неправильная война шла в Чечне: не солдаты прикрывали командиров, а офицеры своих подчиненных.
— Ну что, Степа? Тихо?
— Так точно, — вернулся от воспоминаний к своим обязанностям Бураков.
— На войне тишину любить нельзя. Тишина дает возможность противнику к чему-то приготовиться, — повторил сержант слова Забашты, еще недавно сказанные ему самому лейтенантов. — Бди.
— Бдю.
— А на Москвича не обращай особо внимание, — посоветовал Юра скорее себе, чем солдату, которого москвич особо и не затрагивал. — Ну не повезло человеку — в Москве родился. Ничего, после первого же боя гонор сбросит.
— Да я и не в обиде на него, — отмахнулся Степан.
— И правильно. А я, черт побери, в Москву из своей Сибири так и не вырвался ни разу. На дембель буду ехать — остановлюсь обязательно. Говорят, сейчас там как за границей.
— По сравнению с нашей брянской деревней — точно заграница. Я был, картошкой хотели там торговать — погнали, как порося с чужого огорода. А здесь надолго каша, товарищ сержант?