Никогда не приезжайте на Восток осенью, когда начинает растворяться по ночам летняя жара. Когда базары – о-о, что это за дивное богатство и изобилие, восточные базары! – когда базары заполнены товаром, как гранат зернышками. Когда запахи медовости, сытности становятся воздухом. Когда голубые купола минаретов, мечетей, кафе и ресторанов сливаются с небом. Когда цветы стоят дешевле воды, а в фонтанах купаются дети. Когда блаженство все: и тень, и солнце, и стакан морса, и чашка плова прямо на улице из котла. А откуда-то вьется, тянется тонкой золотой нитью голос певицы, И цветасто все, улыбчиво, красиво…
Ох, не приезжайте на Восток этой порой, если не хотите раз и навсегда влюбиться в него.
Лена тоже ошалела от обрушившейся на нее диковинности, непохожести Ташкента на все, что она видела раньше в своей жизни. Хотя, если разобраться, что она видела – два раза Москву в детстве, да и то по больницам. Заставляла мать вечерами таскать с колхозного поля бураки, и она надорвалась. Тогда и услышала, как говорил врач матери: операции не требуется, но не сможет ваша девочка иметь детей. Застыдилась тогда: она только в шестом классе, а уже про ее детей говорят, И радость заодно – не надо ложиться на операцию.
Да только классы, школа пролетели, а болезнь осталась. И кого винить, мать, что ли? Так она ради нее-то и старалась с этими бураками: теленка специально не сдавала, держала подольше, чтобы потянул не по тощаку, чтобы на вырученные деньги купить ей наконец пальто к зиме. А то ведь в фуфайке до шестого класса и проходила, а все же девочка, хотелось и принарядиться.
Поплакать бы сейчас над тем пальтишком, да износила до подкладки. А когда выросла, хоть и не хуже других была, а чуралась ребят, жила дичком – помнила о своем несчастье. Вот тут-то оно горем и обернулось, когда все осозналось.
И вдруг – весна, приезд Бори, лес, его рука в темноте… И все! Пропасть. И летит она в эту пропасть уже почти полтора года. И шепчет только имя старшего лейтенанта, и ложится спать с именем этим, и встает с ним. Сумасшествие какое-то. То томительно-сладостное, то до боли печальное. Боря!
Замерла, увидев в толпе военную фуражку: а может, повезет и встретит Бориса прямо здесь, в Ташкенте? Вдруг приехал в командировку, ведь может же быть такое…
– Куда едем, девушка? – подошел, перебирая ключами, как четками, молодой парень.
– Мне лететь.
Лететь, лететь. Лететь дальше. Добраться до Бориса. Увидеть его. Пусть поругает, прогонит, усмехнется, но – увидеть. Она не может вот так сразу, как, видимо, он, забыть обо всем. Отрезать прошлое. У нее один раз в жизни была та ромашковая поляна. И может быть, больше никогда не случится. По крайней мере она не хочет. Или Борис – или никто.
– Куда едем? – подошел еще один водитель.
– Мне лететь, – повторила и ему Лена. Взяла чемоданчик. Где-то рядом с Центральным аэропортом, сказали, есть местный, а уж от него до Бориса – один час лета.
…А вообще-то таким, как Лена, у которых один Борис на уме, можно приезжать на Восток и осенью. Дальняя и необычная сторона – настолько дальняя и необычная, что кажется заграницей, – оглушила Лену, но заинтересовала лишь настолько, что где-то здесь, в этой необычности, служит и живет Борис. Как они встретятся? Что он скажет? Как посмотрит? Нужно только добраться до него к вечеру: хоть и красиво здесь, но ночью и красота страшна.
Побегала по дежурным, регистрациям – успела. Солнце еще стояло над горами, а она опять где с расспросами, где по наитию, но нашла сначала забор из пыльных плит, а потом вышла и к солдатским воротам. Помялась, собираясь с духом и надеясь, что кто-нибудь выйдет из будки дежурного и избавит ее от нерешительности. Но никто не выходил, мелкая дрожь не исчезла, и тогда она сама стала подниматься по ступенькам. Ужас: дома, издали, все казалось намного проще. Представлялось, что, как только она подойдет к воротам части, Борис сам выйдет навстречу, и они… они… Впрочем, это уже неважно, главное было – решиться на поездку и доехать, отыскать в далекой Средней Азии место, где живет и служит Борис. Глядела на карту – и обмирала. Мыслимо ли для нее такое – лететь к черту на кулички. Лучше еще десяток мин обезвредить, перелопатить гору земли, но там Борис, который столько времени молчит…
Вышел бы он сейчас. Полтора года она думала о встрече и каждый раз представляла, как выходит Борис. Другого не смогла придумать. А может, и не хотела. Вышел бы…
Вместо Бориса появился солдат с красной повязкой дежурного. Он оглядел ее, чемоданчик и, поняв, что это к ним в часть, спросил:
– Вы к кому?
– Мне… здравствуйте. Мне Ледогорова.
– Из какого взвода?
Взвода? Откуда она знает. Хотя нет, как же она забыла, он ведь командир саперного взвода.
– Из саперного, – радостно сообщила она.
– Саперного? У нас таких взводов нет.
Как нет? Может, она просто не туда попала, может, здесь есть и другая часть?
Торопливо, боясь, что дежурный уйдет, достала кошелек, отыскала среди денег листок с адресом. Солдат взял бумажку, прочел, свел брови, что-то соображая.
– Часть наша, но Ледогорова у нас нет, это точно.
– Ну как же нет! А где он?
– Подождите, вон Оксана Сергеевна идет, она у нас всех знает. Оксана Сергеевна, – поднял дежурный бумажку навстречу идущей по тротуару девушке в красном сарафане. – Оксана Сергеевна, помогите. Вот, адрес наш, а солдата с такой фамилией вроде и не слышал – Ледогоров.
Сарафан, только что стремительно приближавшийся к КПП, замер, девушка остановилась, впилась своими огромными глазищами в Лену, и та поняла: эта Оксана Сергеевна знает Бориса. Но почему так резко остановилась? Почему молчит? Почему так смотрит? Оценивает? Сравнивает? С кем? Уж не с собой ли, такой ногастой и глазастой? А вдруг и правда?
– А вы?.. – наконец проговорила Оксана. – Вы кто ему… Борису?
Какое ее дело? В гости приехала. Родственница.
– В гости… – ответила тем не менее почему-то сдавленно.
Оксана опять придирчиво осмотрела ее, чемодан и сумочку.
А Лена рассматривала ее. Какое это, наверное, счастье, удача для девушки, когда у нее есть на лице какая-нибудь родинка, небольшой шрамик или что-то такое, чего нет у других, – это привораживает, притягивает. А когда к тому же есть такие глаза и такие ноги, как у Оксаны, то не нужно даже и родинок… И все это, конечно, видел и не мог не оценить Борис…
– Ледогоров здесь уже не служит, – дошел до Лены голос. И тут же сам сарафан тоже приблизился, и Лена разглядела, что глаза у Оксаны хоть и огромные, но какие-то холодные, зеленые. Такие глаза разве смогут разглядеть Бориса? Сам-то хоть он их рассмотрел?
– Он здесь уже давно не служит, – вновь повторила для нее Оксана.
– А где… он служит?
Спрашивать не хотелось, вернее, не хотелось спрашивать именно у Оксаны, но солнце уже садилось, солдат ничего не знает, и эта красивая и холодная девушка – последняя ниточка, которая может привести ее к Борису. Сказка про злую волшебницу…