– Ну чего? – поинтересовалась ожившая хозяйка. – Идет? Можешь прям щас вселяться, только деньги вперед.
Я вытащила из кошелька сотню. Саня, не скрывая радости, выхватила бумажку.
– Лады, ключ возьмешь у двери на гвоздике, только не кури, я пожару боюсь.
– Деньги берешь и курить запрещаешь, – изобразила я возмущение, – вот Аньке разрешила.
– Кому? – удивилась Свинья. – Какой такой Аньке?
– Так подруге моей, она тут у тебя комнату недавно снимала.
– Не, – помотала головой Саня, – не было такой.
– С ребенком Петей.
– А-а-а-а, – протянула хозяйка, – точно, жила одна, с мальцом. Эх, здорово вышло!
– Чего здорово?
– Так всю хату сняла, зараз, богатая, видать! – захихикала Свинья. – Целый месяц тут сидела. Только ее не Анькой кликали.
– А как?
Саня прищурилась:
– Тебе зачем?
– Просто интересно.
– Врешь.
Я вытащила еще сто рублей.
– Расскажи про жиличку. Припомнишь чего, сразу полтыщи получишь.
– Покажи деньги, – деловито осведомилась Свинья.
Я помахала перед ее носом купюрой.
– Дай проверю, может, фальшивая, – жадно попросила Саня.
– Э, дорогая, не надо считать всех глупее себя, – засмеялась я, – сначала стулья, потом деньги.
– Какие стулья? – не поняла Саня, скорей всего, не прочитавшая за всю жизнь ни одной книги.
– Не забивай себе голову ерундой, лучше рассказывай.
Свинья плюхнулась на софу, я, поколебавшись, пристроилась на краешке стула.
– Говорить-то нечего, – пожала плечами хозяйка, – ну пришла тетка…
– Кто ее прислал?
– Да хрен разберет! Тебя кто прислал? Сама явилась, в дверь позвонила.
В тот день Саня оказалась трезвой, вернее, ее крутило жестокое похмелье, а денег на вожделенную бутылку не было. Иногда жильцы из жалости угощали хозяйку, но, как назло, все комнаты стояли пустые. Следовало собраться с духом, умыться и пойти на рынок, чтобы поискать на прилавках картонку с надписью «Ищу жилье», но плохо слушавшиеся ноги подгибались, руки тряслись, а голова гудела с такой силой, что, когда раздался звонок в дверь, Саня сначала подумала, будто трещит в ее воспаленных мозгах. Но потом она сообразила, откуда идет звук, и распахнула дверь. В квартиру вошла молодая, хорошо одетая женщина, распространявшая аромат духов.
– Это вы сдаете комнаты? – брезгливо поморщилась она.
– Точно, – обрадованно закричала Саня, – деньги вперед.
Собственно говоря, это все, что она помнит.
– Как? – удивилась я. – Имя назови, фамилию.
Свинья горестно развела руками.
– Не знаю.
– Совсем? Ты паспорт посмотрела?
– Нет.
– Почему?
Хотя это глупый вопрос, нажралась и заснула.
– Не поглядела, – бубнила Саня, – да и зачем? Я только у черных документы требую, чтобы милиция не прицепилась, а эта, сразу видно, москвичка, обеспеченная, добрая… Она мне каждый день бутылку ставила, да не самопал или бормотуху какую, кристалловскую притаскивала…
Ясное дело, аферистка подсовывала пьянчуре алкоголь, чтобы та накушалась и заснула, не задавая лишних вопросов.
– Считай, цельный месяц в шоколаде провела, каталась словно сыр в масле, – тяжело вздохнула Саня, – а потом они съехали, и все, кончилась малина, опять пришлось азеров пускать, хотя Арсен ничего, не жадится, не то что Ибрагим, тот…
– Ну-ка, вспоминай, как выглядела женщина?
Саня хихикнула:
– Прям цирк. Вечером смотрю, молодая, беленькая, днем она темная и старше, даже голос менялся. То колокольчиком звенит, то низко заводит.
Так, их тут жило двое. Впрочем, говорила же дочка Кати Ивановой про какую-то няньку.
– Мальчишка у них тихий был, – неожиданно сообщила Саня, – вначале-то я и не знала, что они с ребенком. Другой шуметь начнет, плакать, а этот ровно таракан, без звука, небось больной. Я только тогда сообразила, что она с дитем, когда бельишко в ванной увидела.
– Значит, даже имени не вспомнишь?
Саня рыгнула:
– Не-а, совсем из ума вон.
Я внимательно посмотрела на алкоголичку. Похоже, милая, у тебя ума нет совсем, уникальный случай в медицине, существо без мозга. Зачем Сане голова? Только для того, чтобы пить через рот.
Выйдя на улицу, я наткнулась на Катю, энергично размахивающую метлой.
– Вы прямо на все руки мастер!
– Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик, – грустно улыбнулась женщина. – Муж ушел, алименты не платит, а Леночку надо на ноги ставить, рисует она хорошо, в художественную школу ходит, только теперь все платное. Тысячу рублей в месяц хотят, опять же бумага, краски, кисти… Вот и хватаюсь за любую работу. Утром двор уберу, днем в домоуправлении сижу, вечером подъезды мою. Жить-то надо. Вот сегодня припозднилась, потому как выходной.
И она споро принялась сгребать опавшие листья.
Внезапно меня кольнула острая жалость. Сколько еще таких женщин, милых, работящих, честных, тянущих на своих плечах никому не нужных, кроме них, детей, работают сегодня в Москве? Стоят у станка, мерзнут на улице возле прилавков, читают лекции в институтах и лечат больных… Не жалуются, не стонут, не плачут, просто трудятся, откладывая копейки на учебу и отдых для ребенка.
– Ну, нашли мальчика? – поинтересовалась Катя.
– Нет, они съехали, – вздохнула я. – Эта Саня ничего не помнит, алкогольная амнезия.
– Да уж, – вздохнула Катя, – зашибает она крепко, иной раз страх глядеть, когда по двору идет. Видите, вон там, у песочницы, девушка сидит? Нина Водопьянова зовут, с ней потолкуйте. Она соседка Коростылевой, дверь в дверь живут, может, слышала чего. Только лучше сразу ей скажите правду, а то неловко получится.
– Какую правду? – насторожилась я.