Дверь в каюту кэпа оказалась запертой, но за ней Прохоров отчетливо различил тихий голос профессора. Медлить было нельзя. Вадим Витальевич направил пистолет на замок, отошел за дверной косяк и выстрелил. Путь был свободен. Он рывком распахнул дверь и увидел застывшего посередине просторной каюты Славгородского и сидящего перед рацией кэпа. Тот еще не успел связаться с людьми из СБ, это было очевидно даже при беглом взгляде. Нечасто приходилось капитану второго ранга Дорофееву прибегать к помощи стоящей в его каюте запасной рации, предназначенной для экстренной связи…
— Ты?!! — увидев ворвавшегося Прохорова, прорычал Славгородский. Он крепко сжал кулаки и бросился на ненавистного ему человека. Перед глазами у профессора все еще стояли лицо Наташи и окровавленное полотенце под её головой. К тому же он был уверен, что именно Прохоров убил Мишу Гончарова. Капитан тоже не мешкал, а схватил лежащий перед ним на столе табельный пистолет.
Но Вадим Витальевич, с некоторых пор вообще потерявший чувство опасности, опередил обоих. Он молниеносно вскинул руку с «браунингом» и всадил пулю прямо между глаз капитану, а потом быстро повернулся к бросившемуся на него профессору и изо всех сил ударил его рукояткой пистолета по голове. Удар получился не совсем точный, рука соскользнула, оставив на щеке Славгородского рваную рану. Профессор по инерции подался вперёд, вскрикнув и обезумевшим взглядом посмотрев на Прохорова. Вадим Витальевич сделал шаг вправо, примерился, в доли секунды успел сообразить, что не стоит бить по голове человека, которому еще предстоит поработать мозгами, быстро переложил пистолет в левую руку и ударил Славгородского кулаком в живот. Тот охнул, грузно повалился на колени, содрогаясь в конвульсиях и пытаясь схватить посиневшими губами хоть один глоток воздуха.
Вадим Витальевич подошел к лежащему навзничь Дорофееву, посмотрел в его стекленеющие глаза, в которых навсегда застыло выражение отчаяния, поднял с ковра пистолет, засунул в карман, взял со стола тонкий электрический провод-удлинитель, оторвал вилку на одном конце и розетку на другом, вернулся к Славгородскому, пинком под зад опрокинул его на пол, сел сверху и принялся связывать сначала руки, а потом — ноги.
Связав профессора, Прохоров порылся в карманах висящего на стуле форменного кителя капитана, нашел там носовой платок, но тот оказался слишком маленьким, чтобы пригодиться на роль кляпа. Пришлось прибегнуть к помощи небольшого махрового полотенца, которое обнаружилось возле умывальника. Оглядев лежащего Славгородского и придя к выводу, что тот очень смешно выглядит с торчащим из приоткрытого рта оранжевым уголком полотенца длиной в пятнадцать сантиметров, Вадим усмехнулся и пнул его ногой в живот.
— Просто красавец! Видел бы ты сейчас свою рожу. Что? Не слышу!
Славгородский мычал и вертелся, насколько это ему позволяли скрученные за спиной руки и привязанные к ним ноги.
— Понимаю, тебе не до смеха. Но ты сильно не расстраивайся, я ещё навещу тебя в самое ближайшее время, и тогда ты мне расскажешь интересную сказку. А сейчас, извини, некогда, у меня дама одна в запертой каюте. Ты ведь не хочешь, чтобы с ней что-нибудь случилось? Кстати, а может быть, вы уже навещали её? Говори!
Жестокий удар носком ботинка в почку заставил профессора взвыть, а затем лихорадочно закивать головой, дескать, да, навещали.
— А где Ожогин? В каюте, с Наташей?
Славгородский снова кивнул. Ему, наверно, не очень нравилось, когда его бьют ногами.
Прохоров схватил профессора за шиворот и потащил к находящейся в нескольких метрах от каюты боцманской подсобке. Там затолкал его в кучу всякого хлама, приказал сидеть тихо, пообещал скоро вернуться, на всякий случай повесил на дверь ржавый висячий замок, который нашел на одном из стеллажей вместе со связкой ключей, и, не теряя времени, направился к каюте номер пять. По дороге Вадим Витальевич поймал себя на мысли, что он вполне освоился с ролью боевика и даже начал получать от этого определенное удовольствие. Хватило лишь тридцати минут, двух трупов и трех выстрелов из «браунинга» сорок пятого калибра…
Ожогин и Наташа находились в каюте. Дверь была заперта, запасной ключ, принесённый боцманом, торчал в замке с внутренней стороны. Открыть ее снаружи не представлялось возможным. Но угроза незамедлительно применить оружие, если дверь не откроется через пять секунд, заставила Будулая впустить самого нежеланного гостя. Вероятно, окажись на месте Прохорова сам рогатый дьявол, Гена воспринял бы его визит гораздо более дружелюбно. Сейчас он стоял возле кровати, на которой лежала Наташа, и с ужасом смотрел на ехидно ухмыляющегося Вадима, закуривающего сигарету и не сводящего глаз с еще не так давно горячо обожаемой женщины.
— Как себя чувствуешь, дорогая? — спросил Прохоров. — Ты сама виновата во всем. Я знаю, что ты сейчас обо мне думаешь, но это уже не важно. Тебе следовало не наводить на меня сразу этот дурацкий пистолет, а сесть и обстоятельно поговорить на, не скрою, очень важную для нас обоих тему. И когда я рассказал бы тебе несколько существенных деталей из моей жизни, ты, уверен, восприняла бы все совсем иначе. Но ты предпочла псевдопатриотизм своему личному, такому близкому и такому реальному счастью…
— Да замолчи же, придурок! — Ожогин поморщился и сплюнул прямо на ковер — Противно даже слушать тебя. Что ты еще хочешь от нее?! Не видишь, человеку нужен врач!
— Если кое-кто в эту же секунду не замолчит, то, боюсь, придется незамедлительно устроить сквозняк в его большой, бородатой и очень умной голове. Достаточно умной, чтобы в ней еще остался врождённый инстинкт самосохранения.
Вадим Витальевич бросил в лицо Будулаю сгоревшую спичку и вдруг неожиданно опустил пистолет вниз и нажал на курок. Еще один глухой хлопок, похожий на звук открывающейся бутылки с шампанским, и Ожогин, словно подкошенный, повалился на пол, схватившись за простреленную голень. Прохоров уже вошел во вкус и не хотел так скоро выходить из образа грозного вершителя человеческих судеб — судьи, прокурора, адвоката и палача в одном лице. Когда пришвартуется яхта с боевиками, тогда он снова станет обычным учёным, тихим и несколько тормознутым, каким его и представляли себе раньше все окружающие. Но до тех пор ещё есть время и патроны. Ему ведь теперь очень, очень нравится стрелять!
— И не вздумай орать, людей разбудишь, — предупредил Вадим Витальевич Будулая, у которого глаза уже вылезли из орбит, а рот открылся на всю ширину в беззвучном вопле.
Прохоров мысленно похвалил себя за то, что еще в Москве положил в чемодан с вещами несколько упаковок широкого бактерицидного пластыря. Одну он использовал по назначению, когда натер пятку, вторая пригодилась для «обеззвучивания» Наташи, последнюю он намеревался использовать точно таким же образом, но уже для Гены Ожогина. И делать это нужно было как можно быстрее, пока Будулай не вышел из состояния первоначального шока и не завопил на весь корабль.
— Покорнейше прошу меня извинить, но это просто необходимо, — с этими словами Прохоров ударил ногой в живот и без того скрючившегося на полу каюты Ожогина, отчего компьютерщик вообще потерял человеческий облик, стал гнусаво шипеть, прямо на глазах покрываясь пурпурными пятнами.