И в этот момент почувствовал, что резерв иссяк. Застоявшаяся болезнь легких, почек, печени и сердца, дав в последний раз подышать, обрушила на него все свои силы.
Не понимая, почему это происходит, Глеб услышал треск собственных ребер, лес перевернулся перед его глазами дважды, и он рухнул на загривок.
В позвоночнике тоже что-то хрустнуло и разлилось по всему телу обжигающей болью…
Когда Глеб перевернулся на живот, силясь сообразить, как это он так перепрыгнул забор, перед лицом его оказались запыленные, высокие ботинки на шнуровке.
Последнее, что он видел, был желтый березовый листок, застрявший в переплетенном шнурке.
Поймавший его ногой на излете сотрудник спецгруппы «Ураган» рухнул на него коленом, вставил финку в углубление между кадыком и ключицей и резко надавил.
Через несколько мгновений после того, как нога разведчика сломала находящемуся в прыжке Курилке грудину, в еще более сложной для себя ситуации оказался Морфий. Прозвище он получил не за то, что был морфинистом, а по той причине, что одно время сбывал наркотик находящимся в ломке покупателям. Вскоре знакомого Морфия прибрал НКВД, и доход Коли Корнилова как отрезало. Пошлявшись по Питеру несколько недель кряду, он прибился к шайке Геры Правильного и находился в ней ровно неделю. Через семь дней пребывания его в хорошем, как казалось Морфию, коллективе, на их малину заглянул Червонец.
Здоровьем Морфий обладал отменным, мог на спор согнуть меж пальцев гвоздь-двухсотку, но бегать никогда не любил из-за излишка веса, которым его наградила, наряду с силой, природа. Проковыляв по кладбищу несколько десятков метров, он услышал за спиной стрельбу и рухнул меж двух покосившихся крестов.
— Жопа… полная жопа… — констатировал он, рывком поднялся и побежал к забору, как горбун. В тот момент, когда ракета, потрескивая и освещая кладбище мертвенным светом, опускалась в лес, а друзья его созерцали развалившуюся голову Бори, Морфий несколько раз успел сунуть руку в свой мешок. И теперь, благодаря такому самоотверженному решению, в карманах его гремели золотой браслет, колье, усыпанное алмазами, пригоршня каких-то монет неправильной формы и прочая дребедень, рассматривать которую не было никакой возможности.
У забора его встретили двое. Поняв, что выбежал не туда, куда следует, Морфий развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал обратно на кладбище. Сообразив, что поступает неправильно, он развернулся еще раз, а потому не было ничего удивительного в том, что он снова увидел неприятные пятнистые силуэты. Оба благополучно перемахнули через забор, торопясь к бандиту, и в этот момент Морфий окончательно заблудился в беспорядке собственных мыслей. Слыша за спиной отчаянный вопль Бени Заики «Н-не надо! Н-не надо!..», он напрягся, заорал что было мочи и ринулся на врага.
Приняли его по всем правилам диверсионного искусства. Наука работать в тесном контакте с противником имеет свои правила, нарушать которые не следует ни при каких обстоятельствах. И сам факт, что эти двое бывших офицеров разведподразделений прошли всю войну и остались живы, свидетельствовал о том, что правила эти не нарушались ими ни разу.
Морфий очень удивился, когда вместо удара о две пятнистых груди его тело встретило зияющую пустоту. И тут же рухнул на колени, не понимая, почему такое может произойти. Его никто не бил, ему не ломали ноги и руки… а он стоял на коленях и только сейчас начинал чувствовать разрезающую душу боль в том месте, где икроножные мышцы соприкасаются с задними мышцами бедра…
Когда стало ясно, что можно обойтись без стрельбы, а опытный разведчик понимает такой момент сразу, оба офицера «Урагана» отклонились от таранящего их тела, присели и провернулись на месте…
У каждого из них в правой руке сверкал освещаемый солнцем нож, и было непонятно, отчего сияющее лезвие вдруг заблестело красным цветом. Если бы не капающая с лезвий кровь, можно было бы запросто подумать о том, что в лезвиях отражается садящееся за лес рубиновое солнце…
Не чувствуя своих ног, словно меж ними разорвалась связь, Морфий завалился на бок. К нему подходили двое, и блеск их ножей будоражил сознание жулика…
— Не надо, — вспоминая с ужасом крик Бени Заики, попросил Морфий. Уже не в силах терпеть боль, он изогнулся и посмотрел на свои ноги. Ужаснувшись тому, что увидел, Морфий наконец-то понял, чем разведка отличается от НКВД. В разведке режут сразу, не довозя до камеры. Он мог бы передать эту мысль Курилке, но тот все равно не воспринял бы ее адекватно. Из вспоротой артерии на шее Курилки только что вышла вся кровь, и он, засыпая, видел дом в Мытищах. Выстроенный еще до войны, он был самым красивым в поселке…
— Жилы… — шептал двоим пятнистым Морфий и указывал дрожащим пальцем на хлещущие из-под колен ручьи. — Жилы перерезаны…
И очень обрадовался, когда с ним остался один, а второй побежал куда-то по делам. Значит, его еще могут спасти. Ноги можно перетянуть. Суд — ерунда. Что ему вменят — вооруженную банду? И слава богу. Никого не успев убить, он получит не больше двадцати. А кто-то говорил, кажется, еврей-ювелир, живущий неподалеку от Эрмитажа, что в шестьдесят жизнь только начинается. Ему-то Морфий и хотел отнести побрякушки из мешка…
— Сухожилия, — поправил пятнистый и ловко проверил тело раненого хлопками по одежде. — Где «плетка»? [14]
— У меня такого срама, начальник, отродясь не бывало, — тихим от слабости голосом заверил Морфий.
— «Перо»?
— На фуя вокзальному вору «перо»?!
— Уж лучше бы ты этого не говорил, — проскрежетал пятнистый, бросая на живот Морфия перевязочный пакет. — Едва вспомню, как мать на Казанском в тридцать восьмом обнесли, глотки хочется резать таким, как ты, направо и налево… Никуда не уходи, — пошутил он в отместку и растаял в ночи.
Морфий обрадовался, но, когда понял, что от малейшего движения может потерять сознание, заплакал. Грыз зубами, рвал трескучую обертку на подаренном бинте, перетягивал ноги и плакал от бессилия и той напасти, что свалилась на него внезапно и беспощадно…
— Н-не надо! — молил Заика на все кладбище, видя, как к нему мчится здоровый, под два метра ростом, бугай. — Н-не надо! — оглушительно проорал он, понимая, что прощается с жизнью…
Нога пятнистого врезалась ему в грудь, перебив новый крик на вдохе. Следующий удар — удар каблуком в грудину, выбил из Заики набранный воздух вместе с кровью. Так взрывается, выбрасывая из себя красное конфетти, новогодняя хлопушка. Разорванное легкое наполнилось кровью, расперло грудь, и Заика понял, что умрет. Через минуту, не позже. Или через…
Он ошибся в любом случае. Выстрел из «ТТ» в затылок ему, стоящему на коленях, оборвал мысль.
Информация о том, что банда вооружена и опасна, что она представляет собой механизм, являющийся угрозой для государственной власти СССР, заставляла бойцов «Урагана» работать жестоко, без ошибок, наверняка. Причиняя смерть врагу мгновенно, они действовали не из чувства удовольствия. В сердце профессионалы не испытывают ни счастья от содеянного, ни раскаяния, ни стыда, ни радости. Эти люди работают . И если ты не в состоянии работать в этом режиме изо дня в день, если тебе по ночам снятся лица уничтоженных тобой врагов и их нерожденных детей, если появляются сомнения в том, достоин ли приказ того, чтобы его выполнить, то тебе не место в военной разведке.