За спиной Ярослава скрипнула дверь, вышла Света в накинутом на плечи платке. Прижалась к нему, обняла крепко-крепко, уткнулась щекой в грудь. Спросила тихо, не глядя на незадачливого и дерзкого ухажера:
– Что с ним?
– Ерунда. Кажется, пришлось сломать ему нос. Ничего, до свадьбы заживет, – сказал Охотник, сглотнув подступивший к горлу ком. В груди вмиг стало горячо. Сердце бешено колотилось. Но – отнюдь не от скоротечной стычки с валяющимся внизу, размазывающим сопли и сучащим ногами наглецом. Про Васюка-младшего Ярослав уже забыл. Потому что рядом с ним была Света. Самая восхитительная девушка на земле. Он чувствовал каждый ее вдох, каждый удар гулко стучащего сердца…
– Господи, я так испугалась, когда он пришел! – всхлипнула дочь сенсея и крепче стиснула в кулачках отвороты колючей, распахнутой шинели Охотника, словно боясь, что сейчас он возьмет ее за запястья и отстранится, снова превратившись в того чужого, незнакомого и кажущегося почти нереальным студента Славу Корсака, из отцовских дневников. – Сначала Мишка пытался уговаривать меня, а потом, когда окончательно напился и понял, что это бесполезно, врезал кулаком по столу и сказал – сейчас добью этот пузырь, а потом ты… ты…. и я…. Как же я его ненавижу!
– Ну-ну, успокойся, малыш, – Охотник ласково погладил девушку, проведя ладонью по ее шелковистым, пахнущим отваром из полевых трав, чуть вьющимся русым волосам. – Все закончилось. Больше он сюда не придет. И вообще, оставит тебя в покое. Я… я обещаю. – Не выдержав, Ярослав зарылся в волосы девушки лицом, пьянея от этого дурманящего, сладкой болью отзывающегося в сердце и низу живота горьковатого запаха. Господи, что он делает? Света ведь еще почти девчонка, всего восемнадцать лет! Но сил сопротивляться судьбе у Охотника уже не было. Да и надо ли?
Света не шевелилась. Стояла молча, стиснув края шинели, и время от времени всхлипывала.
Поверженный, перепачканный в грязи и кровавых соплях тракторист тем временем отдышался, поднялся на карачки, потом, придерживаясь за перила крыльца, встал во весь рост и, бурча под расквашенный нос нечто трудно различимое, пошатываясь из стороны в сторону и выписывая ногами замысловатые кренделя, побрел через двор к распахнутой, вросшей в землю калитке и вскоре скрылся в непроглядном мраке сырой октябрьской ночи.
Весь день падающий со свинцового, низкого неба мокрый снег как-то незаметно сменился дождем, который гулко барабанил по жестяной крыше крыльца.
– Слава, – тихо позвала Светлана и, отстранившись, снизу вверх взглянула в блестящие даже в темноте глаза Охотника. – Славочка!.. Я… Как хорошо, что ты вернулся именно сейчас! Я… не знаю, что со мной происходит… Но как только ты приехал, вчера… вечером… Я… я сегодня в библиотеке целый день места себе не находила, все на часы смотрела – скорей бы вернуться домой… И чтобы ты уже был… здесь… со мной…
Встав на цыпочки, девушка осторожно прикоснулась своими пылающими, невероятно горячими губами к ставшей колючей за день щеке Ярослава.
– Что ты со мной делаешь, малыш, – шумно вздохнул уже не способный сдерживать свои чувства Охотник и, резко прижав к себе дочь сенсея, крепко накрыл ее призывно приоткрытые влажные губы своими, нетерпеливыми и сухими. Кончики их языков встретились и стали ласкать друг друга, оглаживая и мягко касаясь со всех сторон. Ярослав почувствовал даже сквозь шинель, как сильно впились ему в спину хрупкие девичьи пальчики. Как Светлана буквально затрепетала в его объятиях, как сначала напряглась, вцепилась в него изо всех сил, не желая отпускать ни на секунду, а затем, видимо поняв, что он и сам никуда уже не денется, расслабилась, обмякла и – открылась ему, подавшись навстречу вовсе уж прямо и недвусмысленно…
Единственное, о чем искренне жалел в это прекрасное, счастливое мгновение сходящий с ума от любви Охотник – это то, что он не может взять Свету на руки и так, на руках, непрерывно целуя, отнести с промозглого холода крыльца в теплый дом своего учителя и положить на мягкую постель…
Впрочем, и без этого красивого и – что уж там! – несколько театрального жеста все у них сладилось и получилось очень даже неплохо. Для Светы это было впервые в жизни, но, даже учитывая некоторые известные в таких ситуациях сложности, охватившая ее страсть оказалась настолько сильной, всепоглощающей и искренней, что первая же ночь любви превратила ее в настоящую, разбуженную и отзывчивую на мужские ласки женщину. Что касается Ярослава, то он, без остатка отдавшись во власть любви, вообще мало что помнил в деталях и окончательно пришел в себя, вынырнул из безумного водоворота страсти только спустя довольно продолжительное время. Он обнаружил себя лежащим в смятой постели, на спине, и нежно гладящим по волосам прижавшуюся к его груди девичью головку.
Когда же Света, сладко потянувшись, довольно замурлыкав, приподнялась на локте и, подперев щеку ладонью, пристально посмотрела ему в глаза, а потом прошептала, чмокнув в кончик носа: «Я хочу за тебя замуж», Охотник с удивившей даже его самого готовностью и абсолютным душевным спокойствием тут же ответил:
– Так и будет, малыш. Я тебя теперь никому не отдам. До самой смерти.
– Господи, какая я счастливая! Еще… еще вернулся бы с войны папа, живым – и больше ничего не надо! – на глаза девушки вновь навернулись слезы, и она опять заплакала.
Эта ночь была так сильно похожа на сказку, что Ярославу в какой-то момент даже стало грустно от того, что рано или поздно все закончится и наступит утро. А вслед за новым днем начнется другая, новая жизнь. Их жизнь. Вполне возможно – удачная и добрая, но такого порыва страсти и такой неистовой любви, как этой безумной ночью, уже, наверное, не будет. Потому что больше и сильнее желать друг друга просто невозможно…
– Слава?
– Что, малыш?
– Ты когда-нибудь думал о детях?
– Как тебе сказать… В отвлеченном плане, мол, у меня, как у всех людей, тоже могут быть свои дети, конечно, думал, но всерьез – ни разу. До войны слишком молодой был. Потом, в тридцать седьмом, когда маму арестовали, и все шесть лет в отряде тем более не до того было. Ведь чтобы по-настоящему, а не абстрактно, задуматься о семье, нужно прежде всего иметь рядом человека, с которым ты хотел бы связать жизнь…
– А я думала, – призналась Света, поуютней устроившись на груди Охотника и перебирая пальчиками произраставшую там буйную растительность. – Я всегда хотела иметь трех детишек. И чтобы все трое – мальчишки.
– Почему? – с улыбкой приподнял брови Ярослав.
– Не знаю, – пожала плечами Света. – Наверное потому, что я всегда больше тяготела к мальчишкам, чем к девочкам. Мне кажется, я лучше их понимаю… Хоть это, может, и странно звучит… Просто с самого детского сада мои друзья – это мальчишки. С ними мне всегда было интересно, а с девчонками… так, изредка. Лет до четырнадцати я вообще настоящей пацанкой была. По подвалам лазила, по крышам, через заборы с разбегу перепрыгивала не хуже пацанов. Вся в царапинах и синяках. Даже дралась два раза, кучей на кучу. Двор на двор. Нет, честно! А первая… и единственная подруга, Вика, та, на адрес которой папа письма писал, у меня ведь только в седьмом классе появилась…