– Генерал Шелестов, – вздохнул майор. – Корсак – его любимчик. Можно даже сказать, что они друзья. Не думаю, что Максим Никитич обрадуется, узнав, что мы арестовали одного из его лучших… а может, и самого лучшего диверсанта. Ведь если удастся доказать, что Корнеев – вовсе не Корнеев, а объявленный в розыск еще десять лет назад убийца, его однозначно ждет расстрел. А в том, что мы сможем довести дело до приговора к высшей мере, я уверен на все сто процентов, товарищ генерал!.. Все что нужно – это ваше добро на арест Корсака. Я тут же отзвоню в Ленинград – и через два часа максимум Корсак будет в следственной камере. Так что, Олег Михайлович, весь вопрос в том, захотите ли вы заполучить столь могущественного врага, как генерал Шелестов, или нет. Учитывая всю сложность наших отношений с ГРУ…
– Сейчас не война, майор, – после долгого молчания глухо сказал генерал. – Это во время войны, когда существовал специальный приказ товарища Сталина органам НКВД оказывать всяческое содействие военной разведке и контрразведке, такие, как Шелестов, имея на плечах всего лишь погоны подполковника, могли по-хозяйски вламываться в кабинет наших генералов и хамить им, ничем не рискуя. Сейчас мирное время. И приоритет вновь, как и в конце тридцатых, принадлежит нам. И нет в ГРУ такого офицера, которого мы не могли бы поставить к стенке за то, что он, пытаясь скрыть свое черное прошлое, превратил в калеку честного человека. Нашего человека…
– Значит, – откашлялся майор, – можно считать, что вы не против?
– Звони в Ленинград, – тряся бульдожьими брыльями, приказал генерал и с хрустом сломал карандаш, который до сих пор вертел в руках. – Но это еще не все, Пал Семеныч. Мы должны перестраховаться. Я также хочу, чтобы тамошние следователи вывернули этого гребаного диверсанта наизнанку, любыми способами, но, кровь из носа, заставили его дать показания на Шелестова. Ты меня понял, майор?! Только так! Кровь из носа!
– Так точно, – на лице чекиста появилась довольная, глумливая ухмылка. – У нас на допросах даже мертвые говорят. Разрешите идти, товарищ… Олег Михайлович?
– Иди, – махнул рукой генерал. И добавил, уже тише, выделяя каждое слово: – Сам, лично, сегодня же отправишься в Ленинград. И вытрясешь душу из этого… самурая. Как это ты умеешь. Надеюсь на твой профессионализм, Паша. Только запомни: одних показаний калеки Береснева мало. Если Корсак не сдаст Шелестова, ты сам у меня очень скоро станешь инвалидом. Усек? Все, свободен!
И чекист громко хлопнул тяжелой ладонью по столу.
Все случилось внезапно – звонок в дверь, в половине третьего ночи, направленные в лицо пистолетные стволы, короткое сообщение об аресте, острее любого ножа ударила по сердцу фамилия Корсак, слезы на лице побледневшей как полотно Светланы, испуганная, но любопытная мордочка сторожко выглядывающей из своей комнаты сварливой соседки Мидии Эммануиловны и громкий плач проснувшегося в детской маленького Ленчика. Это был конец. Ярослав понял это сразу, едва взглянув на каменные лица пришедших среди ночи по его душу чекистов. Впервые с тридцать седьмого года кто-то из облеченных властью произнес вслух его настоящую фамилию. Для Охотника это означало только одно – долгие, изнурительные допросы и пытки в застенках Чека с последующим расстрелом. Для иллюзий в таком кровавом раскладе не оставалось даже крохотной, чисто теоретической лазейки…
Он молча оделся, как мог пытаясь успокоить зашедшуюся в истерике жену и пообещав ей сегодня же вернуться домой, вышел из квартиры, под конвоем трех солдат и одного офицера. Потом они спустились по широкой лестнице вниз…
И вдруг произошло нечто, поразившее Охотника даже сильнее ареста: внезапно появившиеся из-под лестницы двое угрюмых громил, показавшиеся Ярославу странно знакомыми, вскинули револьверы и, опередив замешкавшихся конвоиров, четырьмя точными выстрелами положили всех чекистов. После чего один из убийц выбежал на улицу, оставив ошарашенного Охотника один на один с подельником, там грохнул еще один выстрел, затем дверь подъезда вновь приоткрылась и просунувший в щель голову громила кивком сообщил, что можно уходить. Путь свободен. Последняя пуля, судя по всему, настигла поджидающего группу захвата снаружи, в машине, чекистского шофера.
Нескольких секунд Ярославу с лихвой хватило, чтобы окончательно вспомнить, где и при каких обстоятельствах он познакомился со своими сегодняшними освободителями. С легкостью, не моргнув глазом, расстрелявшие чекистов бугаи были теми самыми бандитами, из банды Святого, которые отвозили его домой после памятной встречи с отцом. Что же касалось цели их сегодняшего, столь неожиданного, сколь и своевременного визита, то ее озвучил сам громила:
– Нас послал Святой, – буркнул он, глядя в глаза Ярослава. – Папа умирает. И хочет, прежде чем отдать богу душу, увидеть тебя. Он так и сказал: «Привезти сына ко мне, любой ценой». Мы, кажется, успели вовремя.
– Да уж, – глухо прошептал Охотник, оглядываясь на лежащие вокруг него трупы. – В самую точку. Минутой позже и я был бы уже труп. Знаешь, никогда не думал, что буду рад снова лицезреть ваши рожи.
– Нужно быстрее валить, – кивнул на дверь здоровяк. – У нас за углом, в проходняке, стоит телега. О семье не беспокойся. С ними все будет ништяк. У меня есть ксива мусорская. Я сейчас поднимусь в квартиру, объясню хипеш твоей жене и отвезу ее с малым в надежное место. Пока не нагрянули красноперые. Потом сможешь их увидеть. Мне кажется, я знаю, для чего Святой послал за тобой… Ладно, выходи к Заточке. Он доставит тебя к пахану. В Коломяги. Там его берлога. Бывай… капитан.
Вот такая сука – жизнь человеческая, опустошенно думал Ярослав, сидя на продавленном заднем сиденье старенького на вид, но на удивление резвого «Опеля», с гулким ревом несущегося по пустынным ночным улицам Ленинграда в сторону севера.
Кто бы мог подумать, что всего три минуты могут так круто и, похоже, навсегда изменить будущее, развернув судьбу на сто восемьдесят градусов? Обратного пути ни мне, ни Свете с Ленчиком уже нет. Если бы меня швырнули в камеру, осудили и расстреляли, для наглядности и веса повесив ярлык американского шпиона, их дальнейшая жизнь превратилась бы в настоящий кошмар. А сейчас… сейчас, как ни дико это звучит, благодаря бандитам у них есть хоть какой-то шанс. Потому как я по-прежнему жив. Свободен. А этому туповатому Быку, похоже, можно верить. Значит, со Светкой и сыном все будет хорошо… Вопрос лишь в том, что захочет отец в обмен на наши жизни? Назад, в люди, дорога отныне заказана. Остается банда. Его криминальная империя. Уж не надумал ли Святой, старый лис, передать мне ее, так сказать по наследству, перед тем как предстать перед высшим судом? Это было бы уже чересчур. Впрочем… Какой смысл гадать? Скоро старик сам все скажет. До Коломяг от центра города всего каких-нибудь полчаса езды. Только бы успеть вовремя. Только бы Святой не преставился раньше. Было бы чертовски обидно. И – неправильно. Держись, пан Тадеуш Домбровский. Не время. Держись, отец.