— Для меня, товарищ полковник, как для Уголовного Кодекса, все люди одинаковые, — упрямо мотнул головой Устрялов.
— Ошибаешься! Не все! У него в бригаде одни афганцы. А это совсем другой контингент.
— Афганцы, засранцы… Какая разница? — пожал плечами капитан. — Мы же — власть! Рано или поздно все равно их к ногтю прижмем.
— Ты уже доприжимался, — невесело заметил полковник.
Он сообщил Устрялову, что сверху приказано возбудить в отношении него служебное расследование по факту незаконного задержания Быкалова и сотрудников его личной охраны. И превышения должностных полномочий.
— Вот ты скажи мне, капитан, как тебе в голову пришло стрельбу в городе открывать, да еще из автоматов.
— А как еще тормознуть бандитов, Трофим Захарович, когда они на джипаре, а мы на уазике! Они же на шею нам салятся, а мы с ними поделать ничего не можем! Где справедливость?
— Где справедливость, в этом отдел собственной безопасности разберется, — буркнул Гапонюк не глядя на Устрялова. — А для того, чтобы с бандитами бороться, нужно не по городу за ними с калашами гоняться, а заниматься оперативной деятельностью: расширять агентурную сеть в криминальной среде, грамотно собирать компрометирующий материал, совершенствовать вербовочную работу. Тебя всему этому в высшей школе милиции разве не учили?
— Учили, товарищ полковник.
— А если учили, то почему фигней занимаешься? — уже не сдерживая себя, взревел Гапонюк. — Марш работать, мать твою в дышло!
Капитана Устрялова как ветром сдуло из кабинета полковника…
Гапонюк, успокоившись, перешел из кабинета в примыкающую к нему комнату отдыха. Здесь, от души развлекаясь, ожидал окончания разговора неприметный мужчина лет пятидесяти в темно-сером костюме и невзрачном галстуке.
— Ну ты, Трофим Захарович, даешь копоти! А не слишком ли круто ты с капитаном своим обошелся?
— Да нет, Андрей Станиславович, — Гапонюк присел в кресло рядом, плеснул в рюмки по чуть-чуть французского коньячку. — Этих анархистов надо в ежовых рукавицах держать. Не сомневайтесь, теперь он мне на этого Быкалова чемодан компромата нароет.
— Да я и не сомневаюсь. Столько лет мы с тобой знакомы, Трофим Захарович, и ни разу ты меня еще не подвел. Но сам знаешь, капитан твой прав на все сто: Быкалов — хороший организатор, и мы не можем допустить, чтобы он и его люди подмяли под себя весь город. Конечно, моя контора ими должна заниматься, но команда сверху не поступала. Я думаю, это из-за того, что в горкоме партии у Быкалова мохнатая лапа. Не нравится мне все это. Он доит цеховиков и делится с кем-то в партаппарате. Сам понимаешь, кто у нас в стране всем рулит. И рыба, сам знаешь, с какого места гниет. В этой ситуации мое начальство предпочитает помалкивать в тряпочку. Мы с тобой как честные коммунисты, конечно, молчать не имеем права, а не молчать тоже не можем, потому что дадут нам ногой под зад в лучшем случае. Поэтому давай так сделаем: я попробую узнать, с кем он в горкоме в связке работает, а ты со своими людьми займешься этой бандой.
Гапонюк задумчиво покивал, словно бы соглашаясь с мнением полковника КГБ, но то, что он произнес в ответ, сильно смахивало на возражение.
— Бандой, говорите? — Гапонюк мрачно посмотрел на собеседника. — Это не просто бандиты, это афганцы… Они на войне выжили. А домой вернулись, и никому не нужны. Почти у каждого второго постфронтовой синдром, а в башке обида на родное государство, которое их оттрахало во все дырки, а потом выбросило на помойку. Ни работы, ни профессии, ни уважения. Какое уважение оказывает им наше с вами социалистическое общество?
— Ну, это ты брось, полковник! — возмутился собеседник. — У них и социальных льгот выше крыши, и в институт, пожалуйста, вне конкурса, и пенсии, и квартиры без очереди предоставляются…
Гапонюк удивленно вскинул брови.
— Вам, Андрей Станиславович, лучше других известно, что, например, контузию на медицинской комиссии хрен докажешь, а значит и инвалидность не получить. Квартиры — на бумаге, в домах, которые только лет через пять начнут строить, если вообще начнут. Что касается институтов, то сельскохозяйственный — да, согласен. Только кому это надо? А что касается юридического, медицинского или, скажем, экономического, то там сразу говорят: гуляй, Вася, жуй опилки, не волнует нас твой Афганистан, мы тебя туда не посылали.
— И правильно говорят! У нас что, все афганцы должны в престижные вузы поступать? С какой стати? И потом, сельскохозяйственный институт чем плох? Село тоже должен кто-то поднимать. Вот я, например, тоже из деревни. И ничего, в люди выбился!
— Вы, Андрей Станиславович, срочную службу проходили сержантом Кремлевского полка, в Москве, — довольно ядовито уточнил милиционер. — И оттуда по комсомольской путевке поступили в Высшую Школу КГБ…
— Ну, знаешь что? — Иванов раздраженно отставил свою рюмку в сторону. — Ты мне еще мою биографию расскажи! Значит, так. Слушай задачу. Быкалова этого надо как-то прищучить, а лучше задавить. Вопрос, как это сделать, чтобы нас самих не задавили? Афганцев его — разогнать по углам, как драных котов. И чтоб о них в городе — ни слуху, ни духу. Это же бандформирование натуральное, ты сам-то это понимаешь? Мало того, они решили еще и ассоциацию воинов-интернационалистов зарегистрировать! Да еще и фонд какой-то благотворительный! Бардак устроили… Знаю я эти фонды. Наплодят бандитских притонов, и все дела. Не можем мы этого допустить, Трофим Захарович. Я как коммунист и как чекист прошу тебя: займись всерьез этим вопросом. Я тебя прикрою, но сам понимаешь, возможности мои не безграничны. Моя фирма может вступить в игру только в крайнем случае. Ты меня понимаешь, полковник?
— Понимаю.
— Сделаешь, как я прошу?
— А куда я денусь с подводной лодки? — беспомощно развел руками Гапонюк.
— Вот это правильно, — едва заметно улыбнулся Иванов. — И еще запомни, уберешь с горизонта группировку Быкалова — поспособствую твоему переводу в Москву, в центральный аппарат МВД. В Москву хочется? Ты же оттуда родом!
Фамильярно похлопав Трофима Алексеевича по плечу, полковник КГБ вышел из кабинета.
Гитара в рабочей общаге была так себе, полудохлая. Дешевая фанерка с треснутой декой, прогнувшимся грифом и лысыми медными струнами. К тому же она не строила, упрямо сползая каждые несколько минут на полтона ниже, но это никому не мешало.
Старое доброе блатное кольцо позволяло Олегу исполнять большинство песен его афганского репертуара. Лютаев брал аккорды не глядя, здесь главное не мелодия, а резкий, отрывистый бой и пронзительные, насыщенные чувством и смыслом слова.
Короче, отрывался Олег на полную катушку, рвал струны и голосовые связки, орал до хрипоты, вспотел так, что камуфлированную куртку пришлось снять. Теперь он был в одной тельняшке, демонстрируя накачанные мышцы и сизую татуировку на левом плече — парашют с крылышками, а под куполом парашюта — череп с костями и надпись ВДВ.