— А вдруг эти барбудосы туда же, куда и мы, направляются? — интересуется Джоконда со скептической улыбкой.
— Да на фига им к нашим в лапы идти? Пораскинь мозгами: их же перемочат там, как цыплят!
— Я так думаю, что им и слева от горушки делать нечего. Там через три километра стена вертикальная. Они что, альпинисты по-твоему?
— Верно говоришь, воин. — Лютый задумывается, пытаясь мысленно проникнуть в намерения противника.
Десантники вжимаются в кремнистую почву, стараясь не выпускать из виду пятерку вооруженных бородачей и одновременно посматривая время от времени на Лютаева. Лютый, конечно, жесток. Он и на хер пошлет, и в морду может дать ни за что ни про что. Но в критический момент, когда ты находишься на волосок от смерти, когда сам трясешься от страха, а пот струями течет по лицу и спине, никто лучше него не умеет принимать спасительные решения.
Этим утром они всемером оставили военный городок, чтобы выдвинуться на блокпост — сменить отдежуривших ребят. И сроду тут, на этой тропе, духов никаких не было, не заходили они сюда. Откуда эти пятеро взялись — непонятно.
— Может, они заблудились? — выдвигает Джоконда совершенно дебильное предположение: видать, у парня мозга за мозгу заехала от волнения.
— Ага! — улыбается Лютый. — Заблудились! Эти суки горы знают лучше, чем ты свое хозяйство. Ты его, когда дрочишь, рассматриваешь?
— Дурак, что ли? Я не дрочу!
— Да ладно пиздить! Я сам видел!
— Что? — несмотря на всю трагичность ситуации, Джоконда готов броситься на него с кулаками. — Что ты видел, придурок?
— Ладно, проехали! — сдержанно смеется Лютый, а за ним и все ребята. — Обиделся, что ли?
— Пошел ты!
— Зато тебя, заметь, колотить перестало, — говорит Лютаев.
Джоконда только теперь это почувствовал. Действительно, нервная дрожь куда-то пропала. Ну, Лютый! Вот дает! Он же его нарочно подначил, чтобы отвлечь и страх перебить! И все равно Лютаев — придурок. А что если бы он сейчас в драку кинулся и шум поднял?
Пятеро моджахедов остановились, сошли с тропы и… уселись на привал. Позиция почти неуязвимая. Отсюда их разве что напалмом можно выкурить.
— Нет, ты понял, да? — толкнул Лютаева лежавший слева Чугун.
Его горячо поддерживает Воробей:
— Вот уроды, охренели совсем, расположились как у себя дома.
— Они так не один час просидеть могут… — предположил Лютаев.
— Что делать будем? — спросил кто-то из ребят. — Ждать?
— Нет, — говорит Лютаев и смотрит из-под ладони на небо: солнце в зените, воды у них совсем мало. — Ждать не будем. Мы их убивать будем.
— Мы их или они нас? — с иронией спрашивает Джоконда, осторожно выглядывая из-за камня.
— Тупой что ли? Нас-то за что? — шутит Лютый. — Выдвигаемся скрытно, подходим как можно ближе к ним, стрелять по моей команде. Берем их в полукольцо и прижимаем к скалам. Я и Руслан к центру, Ряба с Воробушком налево, а остальные направо. Приготовиться! Погнали! — Лютый машет рукой и первым ползет вперед.
Они приближаются к духам сантиметр за сантиметром, прижимаясь к обжигающей, раскаленной как сковородка каменистой почве. Подобраться нужно как можно ближе и взять душманов хотя бы в полукольцо. Нехилая задачка. Еще немного. Только бы не выдать себя раньше времени, только бы не обнаружиться. Еще чуть-чуть…
Лютаев предостерегающе поднимает ладонь вверх. Все, кто полз, остановились, замерли на месте. Через мгновение — последний, решающий бросок. Ребята обложили духов с трех сторон, а те сидят спокойно, жуют себе вяленую дыню, подкрепляются. Знать не знают, что смерть за ними пришла. Лютый начал отчет: три пальца вверх. Два. Один… И первым с диким криком вскакивает во весь рост, поливая духов из автомата короткими очередями.
— Получите, суки! — орет он, срывая голос.
Джоконда лупит прицельно из своей СВД. Чугун, Стас и Ряба бьют из калашей, лежа на земле, встать не решаются. Воробей и Пиночет будто сдурели — стреляют на ходу от бедра, как эсэсовцы.
Духи заметались, громко залопотали что-то по-своему, схватили оружие, кто-то из них успел даже выстрелить пару раз, но время было упущено, да и внезапность нападения сыграла на руку атакующим.
Хрен вам на рыло! Всех за полминуты посекли очередями. Ребята молча, как на похоронах, собрались вокруг лежащих в самых живописных позах трупов. У каждого на груди патронташ для автоматных магазинов. Рядом валяются китайского производства АК, карабины СКС. А один вообще был вооружен буром — длинноствольным афганским охотничьим ружьем.
— Ну, как? Классно мы их урыли, да? — Лютаев бегает вокруг мертвых душманов радостный, как пионер на елке. Он остервенело бьет трупы прикладом, срывает у них с шеи мешочки-амулеты с арабской вязью, пинает вьюки с опиумным маком. — Получили, сволочи? Ура! Нет задач невыполнимых, есть десантные войска!
Перекрученные боем пацаны сидят на камнях неподалеку, тупо смотрят на возбужденного Лютого, словно в упор его не видят. И вдруг один из духов шевелится и приподнимает голову.
— Обана! — Лютаев от неожиданности резко отскакивает назад, спотыкается, падает на спину. — Ты чего? Живой?
Солдаты тоже встрепенулись, ощетинились стволами.
— Аллах акбар! — перхая кровью, шепчет моджахед и тянется к поясу — за ручной гранатой.
— Ложись, счас рванет! — кричит Пиночет, бросаясь на камни.
Все, кроме Лютаева, следуют его примеру. А Лютый уже поднялся на ноги. Он выглядит, как всегда в минуты опасности, — спокойным и уверенным. Медленно подходит к раненому, который уже зажал в ладони гранату: ему остается только выдернуть чеку…
— Не боись, не взорвешься, — говорит он духу с недоброй улыбкой, наступает ему на руку, присаживается рядом, не торопясь достает из ножен штык. И с размаху всаживает ему в сердце по самую рукоять широкое лезвие да еще проворачивает его пару раз. Душман кричит тонко и страшно, словно раненая птица, а не умирающий в муках человек. Его крик возвращается к ним затухающим эхом. Когда Лютый выдергивает штык-нож из раны, его окатывает кровью.
— Вот так! — Он ладонью размазывает по лицу красную юшку, вытирает лезвие о поднятую с земли шапку-панджшерку. — Ну! Чего сопли распустили, салабоны? Марш на блокпост! — кричит притихшим солдатам.
Опять зарядил дождь, уже не ливень, а затяжной, противный и мелкий. Олег закрыл дембельский альбом, бережно положил его в сумку. Потом поднял голову, посмотрел на темное, обложенное облаками небо. Он перебрался под кусты сирени за лавочкой, но они не держали дождя, тем более, что он усиливался с минуты на минуту.
— Зараза! Где бы переночевать? — спросил он сам себя.
Оглядевшись вокруг, он не придумал ничего лучше, как забежать в подъезд ближайшего дома. В подъезде на втором этаже — широкий подоконник, на нем вылизывает свой пушистый мундир цвета хаки бездомный кот. Олег осторожно опустил сумку на пол, взял товарища по несчастью на руки. Тот жалобно мяукнул, видно, с голодухи, и доверчиво потерся мордочкой об Олега. Что, есть хочется? Нечем, брат, тебя порадовать. Сами лапу сосем, седьмой хуй без соли доедаем.