– Ты откуда, Виталий, так здорово по-узбекски чешешь? – спросил он хозяина на чистом русском.
– Ну вы же, Миркузий Мирвалиевич, по-русски не хуже меня говорите. А я живу в Узбекистане – сам Бог велел местный язык знать.
– А по-своему, по-корейски, можешь? – спросил полковник, заглотив между тем водку и налив себе по новой.
– И по-корейски могу, – ответил Виталий, одновременно подкладывая дорогому гостю сомсу – румяные и пышущие жаром пирожки с мясом, курдючным бараньим салом и луком.
Гость замолчал, навалившись на еду. Глядя на него, кореец мысленно удивлялся прожорливости полковника. Вслух же, разумеется, ничего не говорил. Лишь время от времени менял перед ним яства: ляган [67] с пловом на горку шампуров с нанизанными на них бараньими яйцами, манты [68] на сомсу, и так – очень долго, пока сановный гость не отвалился от дастархана с набитым битком пузом.
– Я бы мог предложить вам фунчозу, кук-су, бигодя или хе… [69] – заговорил было Виталий.
– Нет-нет-нет! – вяло отмахнулся полковник. – Я этой вашей еды не понимаю. Плов-млов, шурпа-мурпа, чай-пай – это якши! А корейские дела – не надо. Ты мне еще собаку скушать предложи…
– Ну не надо, так не надо, – согласился хозяин дома и хлопком ладони о ладонь дал понять двум женщинам, находившимся во дворе неподалеку, чтобы те прибрали со стола.
Виталий Ким отличался тем, что мог угодить любому, кто бы только ни пожелал погостить у него. Принимая у себя узбеков, он накрывал соответствующий мусульманским обычаям дастархан. Для русских в его доме всегда готовились знатные борщи, блины, пельмени и пироги. И садились гости тогда не на подушки возле низенького столика, а за обычный стол. Евреи хвалили фаршированную рыбу и бульоны с мацой, а украинцы так просто балдели от соленого сала, супа с галушками и вареников.
Справедливости ради нужно заметить, что не для всех Ким был хлебосольным и радушным. И принимались в его доме лишь те, кого хозяин считал нужными людьми.
Полковник милиции Миркузий Мирвалиевич Султанов был ему нужен. И не обязательно иметь семь пядей во лбу, чтобы разобраться в этом с ходу. Связывали их давние отношения, построенные на вечном коммерческом принципе «ты – мне, я – тебе». Поскольку же «урток полковник» коммерсантом не являлся, то отношения его с Виталием явно имели криминальную подоплеку И подпадали под добрый десяток самых строгих статей Уголовного кодекса.
– Грык-ик!.. Ну теперь и о делах можно поговорить, – громко отрыгнув, произнес полковник.
– Слушаю вас, – склонил голову кореец.
– Обижаешь ты людей, Виталик. Жалобы на тебя поступать начали.
– В письменном виде? – с едва заметной издевкой поинтересовался Ким.
– Только этого не хватало! Нет, слава Аллаху, пока только в устном. Да и то – от нашихлюдей. Но это тоже нехорошо. Своих обижать нельзя. Ты знаешь об этом лучше, меня.
– Миркузий Мирвалиевич, вы бы сказали сразу, в чем моя вина. А то все вокруг да около. Не пойму я вас.
– Сейчас поймешь. Сколько товара отправил с апреля по июнь?
– Вы же сами знаете! – удивился Виталий.
– Знаю. Потому и приехал к тебе на Куйлюк [70] . Общая сумма не бьет.
– Да? – тихо спросил Ким. – И намного?
Виталий был далеко не глуп. Даже копейка от реализованных за пределы Узбекистана анаши и опиумного мака была на строгом учете. Ошибиться он не мог. Каждый – от мальчика, работающего на плантации в горах, до самого Султанова – получает свою долю. Значит, полковнику показалось мало. Приехал за добавкой.
– Много не много – это как посмотреть, – уклончиво ответил Миркузий Мирвалиевич. – Ты не представляешь себе, как трудно мы живем! Вот через месяц свадьбу дочери делать надо. А где деньги брать? Сам знаешь наши обычаи – калым-малым, гости-кости… Ох как тяжело! А тут еще ты со своей ошибкой в расчетах.
– Так сколько недосчитались? – Внешне Виталий был абсолютно спокоен, хотя внутри у него бушевал пожар справедливого негодования. Этот жирный боров совсем совесть потерял!
– Вах, уважаемый! – возвел руки к небу полковник. – Шесть тысяч недостача… – сказал неуверенно. – Нет, шесть с половиной! – добавил уже более твердо и остался собой доволен.
Спорить с Султановым – себе навредить. И навредить можно капитально. А это в планы Кима не входило.
– Шесть с половиной… – словно эхо повторил за полковником Виталий. – Немалые деньги. Но беда поправима…
– Вах! Молодец! – темпераментно воскликнул полковник.
– Правда… – Ким выдержал небольшую паузу.
– Что? – замер Миркузий Мирвалиевич.
– Правда, я располагаю только тремя тысячами.
– Ва-а-ах…
– Ну нету больше! – почти выкрикнул Ким, и это должно было означать, что он говорит чистейшую правду.
– Плохо, уважаемый, – укорил его полковник. – Добрый я человек. Мягкий. А ты моей добротой пользуешься. Плохо. Ну давай хоть три!
Стоит ли говорить о том, что эти три тысячи рублей были у Виталика не последними? Он передал полковнику деньги, и уже через полчаса пришла пора прощаться,
– Благословение дому твоему! – произнес Миркузий Мирвалиевич, усаживаясь в свою служебную «Волгу».
– И вам – всего самого наилучшего! – напутствовал его Ким.
– Чучка! [71] – брезгливо выговорил в адрес корейца Султанов, когда его машина уже отъехала далеко.
– Онэйнисиз джаляп! [72] – зло выматерился Ким по-узбекски, глядя, как черная «Волга» скрылась за поворотом.
Он уже собирался закрывать ворота, когда увидал, как из тени растущей перед домом ветвистой чинары вышел человек и направился в его сторону. Фигура, да и сама походка показались ему знакомыми…
* * *
– На ночлег пустишь, хозяин? – спросил у Кима мужчина, вышедший из-под чинары, но так и не подошедший к самым воротам, где горела лампочка. Лицо его рассмотреть было невозможно.
– У меня не гостиница, – грубовато ответил Виталий, пристально глядя на нежданного пришельца.
– Потому к тебе и прощусь, Циркач, – с едва заметной усмешкой сказал тот. – В гостиницах битком народу…