– Извините, Иннокентий Всеволодович, но вы совершили несусветную глупость, отправившись в этот путь! – прокричал в самое ухо Монахову Рахмон Убайдуллаевич, силясь перекрыть натужный рев двигателя боевой машины.
– Волков бояться – в лес не ходить! – выкрикнул в ответ тот.
Они заранее условились не пользоваться внутрипереговорным устройством. Оппозиционеры вполне могли запеленговать радиообмен. Поэтому всем оборудованным радиостанциями машинам была дана команда молчать. При необходимости командир КШМ должен был сигналить всей колонне традиционной условной жестикуляцией. Включить переговорную сеть мог лишь первый, кто заметит что-либо подозрительное. Например, появление поблизости бойцов оппозиции.
Монахов прильнул глазами к резинкам смотрового прибора. Сектор обзора был неширок: башенная оптика, способная вращаться вокруг своей оси синхронно с установленным здесь же крупнокалиберным пулеметом, была занята командиром машины – смуглым черноволосым капитаном лет двадцати восьми. Он и закричал неожиданно во все горло:
– Духи!!!
Известие прозвучало подобно взрыву. А капитан уже вышел в эфир:
– Внимание! Экипажам всех машин! Я – «Вышка»! Справа вперед по курсу, расстояние километр, ориентир – черная скала, вижу приближение вооруженных людей! Скорость движения увеличить до сорока километров в час! Дистанцию – вдвое! Быть готовыми отразить нападение на колонну!
Капитан держался молодцом, чего нельзя было сказать о полковнике. Тот нервно заерзал на своем «сиденье» и трясущимися руками вытащил из кобуры пистолет. Командир машины, заметив этот жест, лишь едва усмехнулся. Вряд ли это оружие пригодится, когда с обеих сторон заговорят автоматы и пулеметы.
Узкая горная дорога, огибающая склон, изменила направление. Теперь и Монахов мог рассмотреть приближающуюся к серпантину толпу. Именно толпу. Люди, а их было не менее сорока человек, шли торопливо и неорганизованно. Многие держали в руках ружья или карабины – издали не разглядеть. Похоже, они твердо намерились перекрыть путь. Одно смущало: если хотели напасть, то почему не выдвинулись к трассе скрытно и не нанесли внезапный удар?
– Это местные! – крикнул он полковнику. – Из самообороны!
И тому сразу полегчало. Он зачем-то дунул в срез пистолетного ствола и сунул оружие назад в кобуру, висевшую у него сбоку на портупее. Капитан же вновь вышел на радиосвязь:
– Я – «Вышка»! Всем – отбой!
Толпа тем временем вышла на проезжую часть дороги и перекрыла ее.
– Безобразие! – выразил недовольство полковник. – Живо разгоните людей! – приказал он.
– Зачем разгонять? – не согласился с ним капитан. – Поговорим – сами разойдутся. Всем экипажам: стоп! – проговорил он в микрофон. Водитель КШМ, повинуясь приказу, как и все остальные, нажал на тормоз. Машину плавно качнуло на рессорах, и она замерла на месте.
Люди окружили головной транспорт со всех сторон, что-то громко выкрикивая на таджикском. Монахов не мог разобрать ни слова. Несколько раз гулко ударили по броне. То ли палкой, та ли прикладами.
– Безобразие! – вновь с раздражением повторил Саттаров, не поднимаясь со своего места и не высовываясь из люка.
– Разберемся, – ответил ему капитан и полез на броню, придерживая рукой складной укороченный автомат, который вынул из штатива рядом с сиденьем и повесил себе на правое плечо.
Иннокентий Всеволодович, как ни старался, разглядеть теперь в прибор ничего не мог. Перед глазами мелькали лишь темные расплывчатые пятна. Но любопытство взяло верх. Встав ногами на сиденье, он подтянулся на руках и выбрался на воздух. Увидев его, люди загалдели еще больше. Бородатый старик в бараньей черной папахе зло сверкнул глазами и погрозил Монахову костлявым кулаком.
– Чего они хотят? – спросил у капитана Иннокентий Всеволодович.
– Вы русский. Они приняли вас за большого начальника из Москвы.
– И что с того?
– Ругают правительство, – насколько мог быстро объяснял офицер. – Говорят, что вы, ну большие начальники, все в сговоре, грабите простой народ, разжигаете войну. Москву ругают.
– Слышь, капитан, мне на политику насрать. Нам проехать надо. Самолет ждет. Сделай чего-нибудь.
Капитан понимающе кивнул и заговорил с тем самым стариком на родном языке. Тот долго слушал, не перебивая. Потом сам разразился длиннющей тирадой. Капитан в свою очередь выказал уважение и дослушал до конца. Потом еще что-то сказал. Затем старик повернулся к своим и бросил отрывисто лишь два слова, значения которых Иннокентий Всеволодович, естественно, не понял. Но, видимо, старик был здесь уважаем, потому что толпа хоть и недовольно бурча, но все же освободила дорогу.
Тут же заурчали двигатели, и колонна по команде смуглого молодого капитана возобновила движение.
– Что им было нужно? – спросил полковник, покачиваясь на ухабах.
– Они действительно из отряда самообороны, – начал объяснять капитан. – Тут рядом кишлак Саргант. Вчера к ним наехали люди. Сказали, что из Худжента. Согнали в грузовики весь скот, забрали последнее зерно. Для нужд армии якобы. Кто проявлял недовольство или не отдавал требуемое, того зверски избили. Ну и укатили. Они теперь пешком решили идти в Душанбе, к президенту Таджикистана. Мы им случайно повстречались.
– А ты им что сказал?
– Я объяснил, что мы везем на аэродром человека, который из России привез им муку, одежду и лекарства.
– И они что, поверили? – ухмыльнулся Саттаров.
– Я знаю этого старика, – сказал капитан. – Это Хайрулло, старейшина их. Я пообещал, что вернусь сегодня же и привезу им немного муки. Старик обо мне так и сказав своим: «Он вернется».
– И где возьмешь? – ехидно поинтересовался полковник.
– С одного из ваших грузовиков сниму, – дерзко ответил капитан. – Вы ведь не откажете?
Возразить полковник не посмел. Но заметно насупился и всю дорогу до самого аэродрома ехал молча, не проронив ни слова.
Погрузка шла к завершению. Солдатики под командованием капитана трудились без устали. Подгонять никого не приходилось. Полковник находился рядом с Монаховым, продолжая бухтеть недовольно себе под нос. Ну жаба его душила из-за нескольких мешков привезенной Монаховым муки! Черт дернул за язык этого молодого выскочку. Теперь назад без хлеба не проедешь. Кишлачники наверняка заблокировали дорогу и ждут не дождутся обещанного.
А капитан еще до завершения погрузки подошел к Рахмону Убайдуллаевичу и, глядя на стоящие в стороне груженные доверху ЗИЛы с гуманитарной помощью, напомнил:
– Так я возьму немного?
Тыловик лишь молча кивнул.
– Саидов! – крикнул капитан одному из сержантов. – Десять мешков из первого ЗИЛа – под броню!