Остановился на том, что скорее всего это дело рук тайного дьяка, хотя сомнения по поводу Тимофея остались, поэтому определил впредь вести себя с ним более осторожно.
О посещении колдунов и волхвов Годуновым Бельский тоже доложил царю, надеясь получить позволение для сыска.
— Тайно я их доставил, а он узнал.
— Стало быть, не совсем тайно. Оплошка у тебя случилась.
Вот это — под девятое ребро. Не приказ дознаться, откуда утекает тайна, а прямое обвинение его, оружничего. Худо дело.
А царь с вопросом:
— Ты лучше доложи, что предсказали волхвы и колдуны?
— Попросили пару дней. Со своими богами посоветуются, положение звезд изучат, к магии обратятся.
Он сказал правду. Осанистый муж средних лет, одетый просторно, со множеством волнистых складок, в каждой из которой — мудрость Правосудного бога, с золотой цепью на груди, как символом единения всех мыслей в одно целое, назвал себя хранителем бога Прова, правосудного и неподкупного, и определил срок так:
— Каждый из волхвов обратится к своему богу, хранителем какого он есть, колдуны поведут дело по своему разумению, по магиям своим, затем время нужно — свести все мнения в единое. Это право бога Прова. Без двух дней, боярин, не обойтись. И чтобы никто нам не мешал. Ни единая нога не ступала бы через порог. Ни еды, ни питья нам не нужно приносить. Пусть лишь сурьи в избытке поставят. Сегодня же.
Сурья — та же медовуха, только еще на солнце выдержанная какое-то время. Оттого, видимо, предки славяноруссов, а затем и сами славяноруссы почитали ее божественным напитком, да и называли этот напиток именем бога Солнца — Сурьи. Но Богдан имел лишь туманное представление о сурье, поэтому расспросил о ней хранителя бога Прова, как она готовится, а узнавши, повелел вкатить волхвам и колдунам целую бочку, подержав ее остаток дня на солнце. Пусть пьют во славу своих богов и готовят ответ, что ждет царя в будущем.
Об ответе Бельский не беспокоился. Что ему скажут, то он и передаст.
В условленный день пошел в особняк, выделенный гостям почти рядом с Чудовым монастырем, потешаясь, как и в первый свой поход над тем, что единобожники и многобожники живут чуть не бок о бок, а земля не разверзлась. И в самом деле — потешно.
В один миг, однако же, его настроение изменилось и, казалось, земля уходит из-под ног.
Встретил Богдана в светелке один лишь хранитель бога Прова, заявив, что уполномочен говорить от имени всех своих собратьев. Встретил с достоинством, как и подобает хранителю правосудного бога, наделенного правом определить золотую середину, если возникают меж богами разногласия. Он, в прежние времена, ко всему прочему, имел право судить поступки князей и иных власть имущих, одобряя их или осуждая. И не было случая, чтобы кто-либо из правителей поступил не по воле бога Прова.
Хранитель Правосудного указал перстом на лавку.
— Садись. В ногах правды нет.
Будто сам Грозный в комнате для тайных бесед повелевает сесть и слушать.
— Рассудишь, оружничий, угодно ли царю твоему мое слово или нет. Я говорю о предсказании судьбы. Так вот, царь Иван Васильевич — последний из рода Владимира Киевского, кто правит Русью. На нем пресечется окончательно род великого князя Киевского и всей Руси, ибо проклят был и сам князь, и его потомство на Священной горе, когда надругался над кумиром всемогущего бога Перуна. Проклят был хранителем бога Перуна и хранителем главной кумирни Русской земли. Великому князю предсказано было, что почит он в бозе по вине сына своего. Так и произошло. В проклятии сказано было, что весь род его пресечется, и вот подошел тому срок. Многие десятилетия потомки Владимира истребляли друг друга, неся одновременно и кару народу, кто без упорной борьбы отдал себя под пяту алчных церковников; князья даже не успокоились, когда боги покарали Русь татарским игом — междоусобица продолжалась без остановки. Последний из Владимировичей тоже не оставался в сторонке: истреблял князей крови проклятой безжалостно по воле Рока, даже лишил жизни сына своего. Остался один — царевич Федор, он сядет на трон, но не будет царствовать. Царствовать станет его именем властолюбец. Кто? Мы не можем пока предсказать. Еще родится сын у Грозного, он тоже сядет на трон, но на малое время. Так определил бог Суд. Сам Грозный, истребив остатки своих сородичей, погибнет от рук ближних своих. Две недели спустя.
Предусмотрительно усадил на лавку хранитель бога Прова посланца царского, подкосились бы у него ноги от услышанного, хотя крепок он телом и закален душой. Многое он повидал, многое пережил, но такое — впервые.
«Как все это передать царю-батюшке?! Как?!»
И в самом деле, духа не хватит. Если же промолчишь, подпишешь себе смертный приговор. Ничто тогда не спасет. Ни любовь царя, ни верная служба сторожевого пса, без которого Грозному не обойтись — все забудется. Богдан даже услышал, будто наяву, грозное:
«На кол его!» — и сдавленный стон невольно вырвался из груди.
— Не страшись, оружничий, тебе смерть на роду написана не скорая. Ты сам приложишь руку к царской гибели.
Слава Богу — успокоил! Только после такого успокоения еще горше, еще страшнее.
— Что ж, спасибо за откровенность.
— Мы свободны?
— Прыткие. Пока не сбудется ваше пророчество, никуда из дома этого ни шагу. Если сбудется — отпущу. И не просто отпущу на все четыре стороны, но сопровожу под надежной охраной аж за Вологду.
— Волхвам не нужна охрана. Мы, хранители богов, под их сенью.
— Верю. Скажу лишь одно: меч не слишком разборчив. От меча же спасение — меч, а не щит. А я не хочу брать греха на душу. Хотя вы и некрещеные, но все одно — люди.
— Воля твоя.
Вышел Богдан во двор, вышел за ворота, пошагал, велев стремянному отвести коня в конюшню, пешком, предполагая принять какое-то приемлемое решение, пока волочит сопротивляющиеся ноги до царского дворца, но в голове лишь набатно стучало:
«Ты сам приложишь руку к смерти царя…»
Одолел все же назойливый набат, обрел малое спокойствие и способность думать, определяя лучший ход; варианты толпились, но ни один из них не подходил. Наконец, появилось, как он посчитал, более приемлемое:
«Промолчу, пережидая время. Скажу, не определились волхвы и колдуны. Разногласия у них серьезные. Просят еще два-три денька».
Будет повод для ежедневного посещения волхвов, для бесед с ними, особенно же с хранителем бога Прова. Бельского, кроме всего прочего, оказывается зацепило неизвестное для него прошлое Руси.
Грозный, выслушав оружничего, выразил явное недовольство неопределенностью доклада. Даже брови насупил сердито:
— А если в пыточную этих волхвов и колдунов? Тут же разгадают мою судьбу.
— Можно, конечно, пыточной постращать, но будет ли от этого толк? Они же не отказываются исполнить твою, государь, волю, они пока не могут найти верный ответ. Чтоб без ошибки. Мне даже понятно, отчего: ты, государь, помазанник Всевышнего. Его одного. Однако они обещают через магию проникнуть в начертанное тебе судьбой. И что для тебя, государь, стоит подождать каких-то несколько дней. Если же в пыточную их, они смогут пойти на лукавство.