— Теперь я могу дать девяносто процентов за то, что найденный в багажнике разбившейся машины ствол — именно тот, из которого стреляли в вас, — сказал он. — До вечера нам нужно будет собрать здесь как можно больше снега и растопить его в доме. Наверняка найдем много интересного!
Через час мы вернулись с лопатами и набрали полдюжины огромных полиэтиленовых мешков плотного от ветра и мороза снега. Привезя его в машине Феодора, мы весь оставшийся вечер в разных кастрюлях и ведрах растапливали его. Улов оказался довольно богатым. Мы нашли еще три совершенно идентичные гильзы и две крупные пули от винчестера Броди. Причем одна, пройдя через что-то плотное, а может, срикошетив от деревянного креста, представляла собой страшный развернутый трилистник с раскрытыми губительными лепестками.
— Пули матерого браконьера, — усмехнулся Морсиано. — В здешних магазинах такие не продаются. Точно такую же достали из обугленного трупа, видимо, одного из киллеров, что охотились за тобой. Кто-то из вас, ты или монах, всадил ее в него. А другой позже сымитировал падение в пропасть машины с киллером.
— А что, второй киллер тоже ранен? — спросил я у Морсиано.
— Нет, второго утопили в вонючем отстойнике промышленных стоков, предварительно удавив.
— Почему с ним так расправились?
— Видно, плохо работал или много знал. Был наверное неудачником, который может в любую минуту проколоться. К тому же он засветился на скоростной дороге, поджидая каких-то подельников, которые и стали его будущими убийцами. Его опознали на фото несколько служащих ближайшего дорожного ресторана и заправочной станции.
— Получается, — сделал я вывод, — что у тебя не осталось никаких следов к живым заказчикам и свидетелям?
— В том-то и дело! Одни преступники уже вышли в тираж, а новых мы пока не знаем.
— Ты думаешь, будут новые? — спросил я уныло.
— Уверен! — припечатал он. Так что моя робкая надежда на окончание погони за нами не оправдалась. — Сегодня я заночую в гостинице, а завтра отправлюсь в Олбани, — продолжал Морсиано. — Нужно будет поставить в известность этих пресловутых нотариальных юристов, что утечка вашего адреса произошла по их вине, чтобы в дальнейшем это не повторилось. Иначе они не только потеряют клиентов, но и потеряют свою лицензию.
— Ты думаешь, что если они потеряют лицензию, мне от этого будет легче?
— Не волнуйся, Слава, я надеюсь, что все уладится.
— Я тоже надеюсь, — усмехнулся я в ответ.
— Кстати, — парировал Морсиано, — я привез тебе свой личный бронежилет модели FLX2F-20, весом чуть более двух килограммов. Вязкий пластик держит пули магнума 357-го калибра или девять миллиметров.
— Каждый день носить не надо, но иногда он может быть необходим, — объяснил он, доставая из сумки жилет и протягивая его мне.
— И когда именно надевать? — съехидничал я.
— Ну, это ты узнаешь сам…
— Как, интересно?
— Да просто. Когда твоя задница начнет себя неуютно чувствовать, — заржал он явно не к месту. — Все ясно? Ствол тебе тоже будет нужен, но абсолютно легальный. Я об этом позабочусь.
Заметив на столе письма из банков с предложениями кредитов, он улыбнулся:
— А это кстати. 11 марта вы юридически станете полноправными хозяевами всего вашего наследства. Так что уже сейчас можете брать кредиты…
— Да у меня есть деньги, нам пока хватает.
— Вот именно — пока, а дальше трат будет на порядок больше. Но об этом поговорим позже. Кстати, передашь от меня монаху, как только он подлечится, пусть где-нибудь в озере утопит свое ружьишко со всем дробно-пороховым припасом и переходит на рыбную ловлю. Не к лицу монаху эта кровожадная забава. Да и ствол этот может оказаться в розыске, — закончил он.
На следующий день рано утром Фред Ди Морсиано уже мчался в столицу штата Нью-Йорк, предварительно о многом договорившись в монастырской канцелярии. За всеми его грубыми шутками скрывались вполне резонные опасения. Получалось, что противник перехватил инициативу, отрубив и зачистив все концы. И хотя было ясно, кто хороводит на той стороне «окопов», никаких следов новых исполнителей, наверняка более профессиональных и опасных, наш друг пока не имел.
«Впрочем, — мелькнуло у него в голове, — есть один мизерный шанс все-таки вычислить киллеров. Но это был очень маленький, зыбкий шансик». Впрочем, как и все остальные…
Мы вчетвером сидели в келье брата Феодора. Он только что возвратился из госпиталя, его левое плечо было туго забинтовано и рука фиксировалась повязкой. Мы пили легкое калифорнийское розовое вино, которое привез с собой прилетевший из Лос-Анджелеса Назар Нафашьянц, старый друг Броди еще по афганскому плену. Они расстались, приехав в Америку. Назар Саркисович из Нью-Йорка сразу же отправился вместе с представителем армянской диаспоры в Лос-Анджелес. Жизнь его складывалась неплохо, вначале и не без помощи земляков.
По первости у него была доля в небольшой сапожной мастерской, где также находился металлоремонт, ремонт часов и ювелирных изделий. Нафашьянц вошел в бизнес своего дальнего родственника, выплатив ему пятьдесят процентов от стоимости мастерской. Позже дядя Сурен отдал ему и свою половину в качестве приданого единственной дочери. Назар женился, родились дети — сын и дочка. Бизнес давал не великий, но надежный достаток. После смерти тестя жене достался и дом отца, куда они переехали со съемной квартиры. Все бы так и шло, если бы не азартный характер Нафашьянца.
Он решил стать брокером на бирже. Поначалу ему везло. Продав свою мастерскую и выгодно манипулируя не только своими деньгами, но и деньгами, доверенными ему земляками, родней и друзьями, он быстро пошел в гору. Спекуляции на ценных бумагах, золоте и валюте давали быструю, порой даже моментальную прибыль. Но не гарантировали стопроцентного постоянного успеха.
Рано или поздно спад, дефолт или ошибки собственных расчетов должны были привести Нафашьянца к банкротству. И это произошло.
Чтобы вернуть утерянные деньги и погасить долги, Назар заложил дом покойного тестя, пойдя ва-банк, и снова проиграл. Все пошло наперекосяк.
Жена не простила ему этой потери. Она и дети переехали в довольно просторную четырехкомнатную квартиру, но Назару там не нашлось места. Ашхен оставалась верной супругой, но поставила два условия для его возвращения в семью — новый дом и долгосрочный, в сто тысяч долларов, счет в банке на детей, по пятьдесят тысяч на каждого до их совершеннолетия. Деньги дети могли бы получить только после двадцати одного года со всеми набежавшими процентами.
Для Назара это был самый тяжелый удар. Какое-то время он работал дилером на автомобильных аукционах и отсылал жене по тысяче долларов каждый месяц.
Но и здесь его подстерегла очередная неудача. Дважды произошел спад в бизнесе. Вначале дефолт в России, когда на два года практически пропал интерес на дорогие иномарки. Следующий спад при объединении Европы. Евро был на четверть дешевле доллара, и хотя он неуклонно рос, но машина из Европы до бывшего Союза шла своим ходом, и за нее не нужно было платить тысячу долларов, как за американскую, чтобы переправить через океан. В тоске и депрессии он начал лихорадочно искать выход. И как-то позвонил Алексу, своему старому другу по афганскому плену и ветерану той, уже почти забытой войны.