– Черная, как ворона, – подхватила Арина Яковлевна, – я видела ее сто раз.
– Тогда почему «крыса белобрысая»?
– Не знаю, – пробормотала Кира, – так Варвара Степановна кричала.
– Нянечка на работе?
– Конечно.
– Можете ее позвать?
Кира и Арина Яковлевна переглянулись.
– А в чем, собственно говоря, дело? – церемонно поинтересовалась заведующая.
Я без всякой улыбки ответила:
– Хозяйка красного «Мерседеса» подозревается в убийстве. Извините, не представилась, следователь Дарья Васильева.
Секунду женщины молча смотрели на меня, потом Кира радостно взвизгнула:
– И ее могут посадить?
– Да, если я правильно размотаю дело, а для этого требуется поговорить с нянечкой.
– Сейчас, – подскочила Кира, – мигом приведу, только не уходите.
Минуты не прошло, как она вернулась в медпункт, таща за собой маленькую, кругленькую, уютную старушку с лицом, похожим на печеное яблоко.
– Здрасте, – бормотнула Варвара Степановна, – это вы из органов?
Я кивнула.
– И что эта, из «Мерседеса», сделала? – полюбопытничала старушка.
– В интересах следствия я не имею права разглашать информацию.
– Ну хоть ее посадят? – с радостной надеждой воскликнула Кира.
– Если сумею собрать нужные доказательства, хозяйке красного «Мерседеса» придется туго, – бодро соврала я.
– Ща Варвара Степановна все припомнит! – оживилась Кира. – У нее память как у слона.
– Это вы о чем толкуете, никак в ум не возьму, – насторожилась старушка.
Я решила взять инициативу в свои руки.
– Помните тот день, когда испуганный внезапно сработавшей сигнализацией Леша свалился в припадке?
– Летом это было, – кивнула нянечка, – в самую жару, просто Эфиопия, а не Москва. Сноха моя по всей квартире тазы расставила, это ее научили так делать в Сирии, она там с первым мужем жила. Тот ее супруг…
Понимая, что бабушка сейчас утечет мыслями совсем в другом направлении, я прервала ее воспоминания.
– Значит, заревел гудок…
– Нет, – покачала головой Варвара Степановна, – он так противно взвыл, как сирена…
– Дальше.
– Леша и забился.
– Что же было потом?
– Да ничего, – развела руками старушка, – «Скорую» вызвали.
– А куда «Мерседес» подевался?
– Уехал.
– Ты еще в него кубиками кидаться стала и орать: «Крыса белобрысая», – влезла в разговор Кира.
Варвара Степановна смутилась:
– Было дело. Руки сами за игрушки схватились. Некрасиво, конечно, но очень уж я разозлилась.
– Почему же вы обозвали даму, сидевшую в машине, белобрысой? – задала я главный вопрос.
– Так она и была такой белесенькой, – сказала Варвара Степановна.
– Вот тут ты напутала, – покачала головой Кира, – «мерин» другой принадлежит, чернявой, противной, головешка, а не женщина.
– Да? – растерялась нянечка. – Ну ты небось лучше меня знаешь.
Я обозлилась и строго велела Арине Яковлевне и Кире:
– Оставьте нас вдвоем.
Заведующая потянула медсестру за руку:
– Пошли.
Кира с явной неохотой повиновалась. Не успела за ними закрыться дверь, как я налетела на Варвару Степановну:
– Ну-ка, опишите эту «крысу».
– Уж теперь и не помню, – нянечка с сомнением покачала головой, – вон Кира говорит…
– Плевать на Киру, она ничего не знает! Расскажите, что сами видели.
– Ну, – забубнила Варвара Степановна, – молодая совсем, волосы длинные, светлые, она их в косу заплела, я еще подумала, что теперь такую прическу никто не носит. Носик махонький, аккуратный, чуть вверх торчал. Юбочка на ней была коротенькая, светлая, прямо до пупа, все ноги наружу… Вот! Еще повязка!
– Где? – подскочила я.
– На щиколотке, – припомнила нянечка, – может, чуть повыше, туфельки на каблуках. Красивая девка. Я в окно высунулась и давай кубиками в нее швырять, только толку? Сели и уехали себе.
– Их двое было? – уточнила я.
– Парень за рулем сидел, здоровый такой.
– Ты про мишку-то расскажи, – донеслось из-за двери.
Это Кира, решив подслушать, о чем мы разговариваем в ее отсутствие, не утерпела и раскрыла рот.
– Верно, – оживилась нянечка, – точно! Вот что значит мозги свежие, все Кирка помнит, у меня напрочь из головы вылетело.
– Что за мишка? – в нетерпении воскликнула я.
– Обождите секундочку, – подхватилась Варвара Степановна, – сейчас покажу!
Спустя несколько минут в моей руке оказался небольшой, отчего-то увесистый, прехорошенький плюшевый мишка-панда. На бело-черной мордочке были пришиты синие бусинки глаз, передние лапки держали красное сердечко, задние торчали в разные стороны. Я машинально повертела игрушку. Она была набита не мягким поролоном и не кучей мелких шариков, а какими-то странными палочками или крохотными лопатами, потому что мои пальцы нащупали нечто длинное, заканчивающееся плоским разветвлением.
– У нее на спине «молния», – снова ожила за дверью Кира, – а внутри ключи лежат.
Я нащупала замочек и дернула его вниз, раскрылось небольшое отверстие. Внутри и правда нашлось несколько ключиков. Один, похоже, сейфовый, два «английских» и совсем крохотный и плоский, вероятней всего, от почтового ящика.
– И какое отношение панда имеет к этой истории? – напряглась я.
Варвара Степановна хмыкнула.
– Кубики-то я во двор пошвыряла, пришлось идти их подбирать. Стала игрушки в пакет засовывать – смотрю, мишка лежит, еще засомневалась: вроде у нас такого не было, но все равно прихватила. А уж в садике мы ключи нашли и поняли: эта белобрысая потеряла.