А чего исследовать его содержимое? И так знаю — пусто. В нем нет ничего, кроме половины пачки галет, двух конфет и стограммовой баночки сока. Умереть, конечно, не умру, но обидно голодать в пяти километрах от развернутого полевого лагеря дивизии. Да и кишлак рядом внизу, где бродят куры, овцы, коровы. Но нельзя! Мародерство…
Я лежу в СПСе, жарюсь на солнце и злюсь сам на себя. Пыль, пекло, мухи, грязь, голод. Ведь мог, как белый человек, уже пару недель служить на посту в одном из батальонов, охраняющих дорогу или «зеленку». Предлагали же! Нет, отказался — и вот результат.
Вертолеты пара за парой заходили на штурмовку. Они наносили удар за ударом по горному хребту справа от нас на расстоянии пяти-шести километров. Треск и грохот сверху дублировали разрывы авиабомб и снарядов на земле.
— Муталибов, что у нас с чаем? — поинтересовался я у сержанта.
— Чая только два пакетика осталось. Эти придурки его выкурили, когда сигареты кончились, — сердито ответил Гасан, одновременно отвешивая затрещину курильщику Царегородцеву.
— Царь! Сколько можно говорить вам, дуракам, что курение чая приведет к туберкулезу. Сдохнешь быстрее, чем от никотина, — рассердился я.
— Много раз пытался бросить курить, но не получилось, — грустно ответил солдат, разогревавший воду на костерке в трех банках из-под компота.
— Ну, что ж, мучайся дальше, бедолага-табачник, — похлопал я по плечу солдата.
Свернутой в несколько раз оберткой от салфетки я взялся за отогнутый край горячей баночки. Вытянув губы в трубочку, осторожно начал прихлебывать обжигающий рот и горло желтоватый напиток с легким запахом гари. Последние два кусочка сахара, последняя галета и последняя кружка чая. Далее остается только грусть, наблюдение за горящим кишлаком и бесцельное разглядывание неба.
— Гасан, ты чего такой неразговорчивый и хмурый? — поинтересовался я у сержанта.
— Плохие известия получил с дороги из третьего батальона. Кунаки погибли. Узнал буквально перед выходом.
— Коздоев и Эльгамов? — догадался я.
— Да. Я с ними подружился, когда они в батальонном разведвзводе служили и жили в нашей казарме. Хорошие ребята! Почти земляки. Коздоев меня звал к женщинам сходить. Но я без любви не могу. А у него это запросто. Пообещает большие деньги, и многие на все согласны. Первая была библиотекарша молодая, потом официантка «Унылая Лошадь».
— Ха-ха! Ну, ты сказал! «Унылая Лошадь»! Это Вера, что ли? Вы ей такую кличку дали? — засмеялся я, догадавшись о ком разговор.
— Угу. А что, прозвище на все сто! У нее до тошноты тоскливый и унылый вид. Не ей за услуги деньги платить, а она должна — за развлечение. За то, что с ней сумели переспать. Башир пообещал две тысячи афгани, но потом прилепил ей между ног двадцатку! В тот момент у нее физиономия была еще унылее обычного.
— И что Верка? Возмущалась?
— А ничего. Пожалуйся и в двадцать четыре часа в Союз вышлют. Встала, отряхнулась и ушла грустная… Эх, жалко погибших джигитов…
Я не стал расстраивать сержанта рассказом, как встретили смерть его земляки. Эти мерзавцы были бедой батальона, они доводили Подорожника до белого каления. И когда командир разведроты Ардзинба по указанию Ошуева попросил отдать ему обоих «суперменов», то Чапай их с радостью сплавил. Позднее избавилась от них и разведка, негодяев перевели во второй батальон. Затем они оказались в третьем батальоне. Там и погибли.
Эльгамову кто-то из бойцов выдернул чеку из гранаты, лежавшей в кармашке разгрузки. Солдата от взрыва разорвало пополам. Официальная версия: попадание из РГП. А Каздоев схлопотал пулю в затылок. Якобы «духовской» снайпер. (Эта версия предназначалась для командования, а также родным.)
— Гасан, хорошо, что их убрали из батальона. Ты такой приличный парень, эти варнаки сбили бы тебя с толку. Как чеченцы из казармы исчезли, ты изменился в лучшую сторону. Стал самим собой, без придури.
Сержант тяжело вздохнул и отвернулся. Ничего не ответив, он продолжал грустить.
* * *
Полк возвращался в Кабул в хорошем настроении. Немного поголодали, но зато все живы и здоровы. В моей роте полоса удачи несколько затянулась. Обычно такой период сменяется чем-то ужасным. Не дай бог!
На душе тревожно… Пора менять место службы…
* * *
В казарме меня дожидался нервно курящий сигарету Артюхин.
— Ну, где ты болтаешься? Я тебя устал ждать! Забудь о роте и принимай дела батальона!
— Как забыть? Будет приказ, возьмусь за батальон, а пока занят своими бойцами, — огрызнулся я в ответ.
— Приказ есть! Ты второй день как назначен. Поздравляю! А я второй день как исключен из списков части. Завтра улетаю. В основном все бумажки написаны, планы за сентябрь сам сделаешь. Чего тебя учить, постоянно исполняешь чужие обязанности. Торжественно вручаю стопку тетрадей и бумаг. Изучай. Утром доложим Золотареву и бери бразды правления в свои руки. Вчера заменщика на твою первую роту нашли на пересылке. Вечером привезут. Так-то вот! Дерзай…
* * *
Я крепко и сладко спал. Снилось что-то цветное и красивое. Да и какие могут быть сновидения у человека, только что назначенного нежданно-негаданно на вышестоящую должность!
Кто-то резко схватил меня за руку и словно выдернул из снов в реальность.
— А? Что? Где? Уф!.. — забормотал я спросонья, протирая глаза.
На будильнике стрелки показывали шесть утра. По комнате энергично и нервно расхаживал Артюхин, громко матерясь.
— Гриша! В чем дело? Мне сегодня не надо на подъем бежать! Очередь зампотеха! Просмотр такого хорошего сна сорвал! Пляж, девки, солнце, шампанское!
— Тебе сейчас будет не до шуток! Вставай быстрее! Сержанта Алаева застрелили, — буркнул Артюхин.
— Алаева? Минометчика?
Холодный пот прошиб меня насквозь. Черт побери! Побыл замполитом батальона одну ночь. Сегодня могут уже снять. Проспал должность…
Артюхин продолжил рассказ:
— Он был дежурным по минометной батарее. В рейд не ходил, казарму охранял. Утром пришел со сторожевого поста у казармы сдавать оружие Рахманкулов. Во время разряжания произошел неосторожный выстрел. Пуля попала сержанту в шею и вышла из левого уха. Наповал.
Я мгновенно натянул форму, и мы побежали к минометчикам.
* * *
По казарме ходил, пиная табуретки и громко ругаясь, полковник Рузских, заместитель командира дивизии. Рузских являлся старшим группы офицеров дивизии по подготовке городка к показу, поэтому он нервничал. ЧП в полку, и он вроде бы частично виноват в этом происшествии. А какая его причастность и вина? Никакой!..
Следом за полковником туда-сюда, ходил командир полка в огромных солнцезащитных очках-блюдцах. Последними явились замполит Золотарев и полковой «контрик», подполковник Зверев. Оба были растеряны и сильно помяты. После ночной попойки лица у них распухли, а вокруг распространялся крепкий запах перегара.