— Я тебе говорила, что эта история с декларациями — дичайшая глупость, — сказала она скорее в утешение, нежели обвиняя.
— Я это делал, чтобы дать шанс нескольким бедолагам, ты же прекрасно знаешь.
Знала ли она? Поначалу Пол помог каким-то иммигрантам, у которых не было денег. Она посмотрела на это сквозь пальцы, приняла его аргументы — будто те, кто находится в самом низу лестницы, заслуживают небольшой доли нашего благосостояния и что по-другому у них никогда не будет надежды получить свой кусочек. Помочь получить им пособие по инвалидности, на которое, строго говоря, они не могли рассчитывать, — это, считай, политическая акция, убеждал он ее. Но постепенно он начал получать за это вознаграждение, и вдруг у него оказалось денег больше, чем он мог мечтать, и экономическая прибыль полностью затмила политические мотивы. Раз за разом Турюнн предостерегала его, но он, казалось, попал на крючок и не мог остановиться. Рано или поздно все бы всплыло. И первыми это обнаружили бы люди в его окружении, например Майлин.
— Я могу тебе помочь. Ты же знаешь, я всегда помогаю.
Ее охватило сочувствие, и она погладила его по руке. Вдруг он взял ее руку и прижал к своим глазам, плечи затряслись.
Она встала и обошла вокруг стола.
— Ну-ну, Пол, — утешала она, — конечно, я тебе помогу. Но мы должны разойтись мирно, понимаешь?
Кажется, он кивнул.
— И еще одно. Ты обязан рассказать мне, где был в тот вечер, когда пропала Майлин.
В дверь позвонили трижды. Лисс сидела на диване и смотрела на кусочек сада, гриль и сарай с инструментами, торчавшие из-под снега и напоминавшие надгробие. Она не хотела открывать. Никто не знал, что она живет здесь, почти никто. А с друзьями Вильяма она не собиралась общаться. Да и с другими тоже. И все равно, когда позвонили в четвертый раз, она поднялась и побрела в коридор.
Гости были к ней.
— Могла бы и сразу открыть. Я не из тех, кто легко сдается.
Она это уже поняла и тем не менее, оговорившись, выдала свой адрес. Надо вести себя более определенно с Йомаром Виндхеймом, футболистом, как она по-прежнему его называла про себя. Нет ни одного шанса ни в этом мире, ни на небесах, ни в аду — следовало бы ей сказать, — что между нами что-нибудь будет. Даже в мыслях это «между нами» звучало как аккорд на расстроенном пианино. Но в то же время ей нравилось, что он не дает себя прогнать.
Она стояла на пороге, не предпринимая ничего, что можно было расценить как предложение войти.
— Ты заглядывала в Интернет?
Нет. Она спала как могла долго. Потом перемещалась по дому как можно медленнее. Откладывала еду и даже сигарету.
— Не видела газет и не слушала радио?
Что-то в его голосе ее насторожило.
— Лучше я войду, — настоял он, и ей пришлось его впустить.
— Если ты пришел мне что-то рассказать, выкладывай.
— Йонни мертв, — сказал он. — Йонни Харрис.
Они сидели на кухне. Она все вертела и вертела в руках чашку. Там было пусто, она забыла поставить кофе.
— Ты говорила с полицией? — спросил Йомар. — Рассказывала им все, что говорила мне?
— Вчера вечером. Была там на допросе. Когда он умер?
— Прошлой ночью. Ему проткнули горло на набережной.
Женщина в полиции, которая ее допрашивала, раз за разом возвращалась к этой истории с Йонни Харрисом, к тому, как он отреагировал в парке. Несколько раз она спрашивала Лисс, где та находилась прошлой ночью, но ни слова не сказала, что Йонни Харрис убит.
— А может быть какая-то другая причина? — спросила она тихо. — Никак не связанная с Майлин?
Йомар подпер голову руками и вздохнул:
— У Йонни был долг за наркотики. Он должен был денег одной группировке. Он мне сам рассказывал. — Он так сильно потер лоб, что на нем образовалась широкая красная полоса. — Я пытался ему помочь, но надо было сделать больше. Он заходил ко мне на той неделе и просил одолжить тридцать тысяч. Я вполне мог, но твердо сказал, что больше ему ничего не дам. Большие деньги только затащили бы его еще глубже в дерьмо.
— Надо покурить, — сказала она и встала.
Из трещины водостока капало. Лисс встала под узенький козырек над крыльцом, Йомар на ступеньки чуть пониже. Она тайком разглядывала его лицо. Немного косящие глаза окрашены серым светом, и все равно в нем было что-то успокаивающее. Это впечатление усиливалось формой рта, хотя губы были очень тонкими. И вдруг ее настигла мысль о той ночи у Зако. Но ей вспомнилось не его безжизненное тело на диване, а что-то другое, связанное с фотографиями на мобильном телефоне. Лисс не могла это ухватить… Письмо от отца Зако все еще лежало на полу под кроватью. Если бы оно было полно горьких обвинений, она смогла бы его выбросить. Но эта благодарность была невыносима.
— Перед Рождеством в Амстердаме у меня случилась одна история, — вдруг сказала она. — Умер один мой знакомый. В общем-то, больше чем знакомый.
Йомар посмотрел ей в глаза:
— Твой парень?
— В каком-то смысле. Я от этого закрылась. То, что случилось с Майлин… — Она наполнила легкие дымом и медленно выпустила его. — Вчера я получила письмо от его отца. И все вернулось.
Йомар протянул руку за пачкой «Мальборо», которую она положила на перила:
— Можно?
— Если это не сломает твою футбольную карьеру.
Ответ прозвучал по-дурацки, и желание откровенничать пропало.
Он прикурил:
— Так что ты хотела сказать о том, кто умер в Амстердаме?
— Лучше расскажи мне про дедушку, — быстро проговорила Лисс.
— Про моего дедушку?
Она покосилась на него:
— Когда я была у тебя, ты начал рассказывать про него и бабушку.
— А, это когда мы говорили о той книжке?
Она кивнула:
— Мне надо подумать о чем-то другом. Что же было в «Искуплении», что напомнило тебе о них?
Он пару раз глубоко затянулся:
— Двое, созданные друг для друга.
Лисс отвернулась. На кончике языка у нее вертелся ответ, но она промолчала.
— Дед был рыбаком, — сказал Йомар. — Он вырос во Флорё. В день, когда ему исполнилось двадцать два, он отвозил рыбу в Берген. Он рассказывал, что у него было несколько свободных часов и он бродил по рыночной площади. За одним из прилавков стояла женщина и продавала одежду. Это было во время войны. Он подошел к ней, и в эту секунду понял, что она станет его женой.
— А что бабушка? — язвительно спросила Лисс. — Что она на это сказала?
— Она постепенно все поняла.