– Сколько медсестер нанимал доктор Мальден?
– Кроме меня, четыре.
– Он увлекался физиотерапией?
– Да. Он в нее очень верил, особенно в прогревание токами высокой частоты. Он применял его не только из-за лечебной эффективности, но и в силу благотворного психологического воздействия.
– Вы можете объяснить, что под этим подразумеваете?
– В известном смысле – да. Одна из жестоких реальностей, с которой сталкивается врач, – это невозможность остановить время или повернуть стрелки часов назад. Человеческая жизнь – жесткий цикл. Мы неумолимо движемся от молодости к неизбежной старости, а от старости к смерти. Некоторые переживают биологические и психологические возрастные изменения спокойно. Другие ожидают, что врач остановит их и даже совершит невозможное. Есть и такие, кто слишком примиряется с неизбежным и не обращается к медицинской науке, которая во многих случаях могла бы улучшить состояние организма, если б взялась за него вовремя. Возьмем человека, ожидающего от врача невозможного. Если доктор скажет: «Мадам, я прошу извинения, но вам шестьдесят восемь лет. Отныне до самой смерти ваше здоровье будет постепенно ухудшаться. Начнется биологический и психологический упадок жизнедеятельности, который ни вы, ни я не сможем предотвратить. Единственное, что я могу сделать, – это успокоить вас, определить наиболее резко выраженные симптомы, которые можно снять, бороться с приступами». Если врач так скажет, это будет жестоко, бессердечно и ухудшит состояние больной.
– Прекрасный трактат. Я выслушал с интересом, хотя и не могу понять, какое все это имеет отношение к бухгалтерии, – сказал Мейсон. – Однако мы отклонились от основного вопроса, а вы ведь беседуете с адвокатом. Давайте ближе к делу.
– Хорошо, – согласилась она, с отвращением возвращаясь к главной теме разговора. – Мне следовало бы понять, что особого сочувствия не вызову. Услышав нечто подобное, чиновники из налоговой инспекции в изумлении прочистили бы глаза и уши. Сегодня я слишком устала, чтобы спорить с вами. Вернусь к существу вопроса. Итак, в лечебнице недостача наличных.
– Это уже лучше, – одобрил Мейсон. – Чем она вызвана?
– Полным отсутствием деловой хватки у доктора Мальдена.
– Чем можете это объяснить?
– Я могу это объяснить очень просто, – сказала она. – Когда доктору Мальдену для чего-либо требовались наличные, он подходил к денежному ящику и клал их в свой карман.
– И оставлял счет с указанием, сколько взял?
– В том-то все и дело.
– Вот почему и возникли сложности!
– Именно поэтому. Я думала, что, пока записываем, сколько нам уплачено, все в порядке. Но оказалось, что доктор Мальден не всегда мог отдавать мне наличные. Он принимал деньги от пациентов, хлопал их по спине, благодарил и просил позвать следующего. Иногда доктор Мальден сообщал мне о платежах, иногда об этом забывал или его вызывали по неотложному делу. Могла быть назначена операция на следующий день утром, он мог возвратиться в свою лечебницу поздно днем и тут опять был бы занят, и я была бы занята, так что эту самую сумму он отдать не смог бы.
– Это была бы, конечно, просто случайная оплошность?
Она заколебалась.
– Не так ли? – настаивал Мейсон.
– Доктор Мальден не допускал оплошностей. Он был думающей машиной. Пытался придать вид оплошности тому, что в действительности было частью генерального плана. Думаю, то, что происходило слишком часто, случайностью не было.
– Что из этого вы рассказали чиновникам из налоговой инспекции?
– Ничего. Вы – единственный, кому я когда-либо могла сообщить такое.
– И все-таки некоторые моменты нужно прояснить до конца.
Она отрицательно покачала головой.
– Нет. Не нужно. Доктор Мальден погиб. Пусть Внутреннее бюро по годовым доходам само разберется.
– Они будут вас допрашивать.
– Я повторю, что бухгалтерские книги, насколько знаю, в порядке и всякий раз, когда доктор Мальден сообщал мне о поступлениях, я делала запись, а ежели он что-то скрывал, то следовало бы обратиться к нему, а не ко мне.
Мейсон сказал:
– Хоть это мне самому неприятно, мисс Фосс, но давайте коснемся более личных вопросов, а именно квартиры в Диксивуде.
Лицо ее осталось непроницаемым.
– Так что же с ней? – спросила она.
– Думаю, вы могли бы рассказать.
– Диксивуд? – спросила она так небрежно, как будто название ничего для нее не значит.
Мейсон несколько раздраженно уточнил:
– Квартира 928-Б на имя Чарльза Эмбоя, меблированные комнаты в Диксивуде.
Она покачала головой.
– Мне это ни о чем не говорит.
– А должно говорить, – возразил Мейсон. – Вы были там двадцать минут назад.
– Я была?
– Остановили машину, вошли в квартиру и забрали все свои вещи, к машине спустились с двумя тяжелыми чемоданами, положили их в багажник и уехали.
Она беспокойно пошевелилась, меняя положение, но на Мейсона смотрела спокойно, и на лице ее не отразилось ничего. Помолчав, спросила:
– Как вы об этом узнали?
– Узнал, – сказал Мейсон, – потому что я адвокат. И моя обязанность – узнавать некоторые вещи, которые могут отразиться на клиентах. Сведения о квартире могут повлиять на многое.
– Не понимаю почему.
Мейсон промолчал. Немного погодя она добавила:
– Из этого допустимо сделать вывод, что за мной следят.
– Думайте что хотите, – не подтвердил и не опроверг Мейсон, – но скажите мне правду.
– Зачем?
– Это может оказать важное влияние на имущественную сторону.
– А кто получит имущество?
– Предполагаю, миссис Мальден. Я еще не видел завещания.
Она вдруг ожесточилась.
– Это дело миссис Мальден. Не понимаю, почему сижу ночью, когда так устала, и изливаю вам душу только для того, чтобы Стефани Мальден получила большую часть наличных денег человека, которого никогда не любила!
Мейсон не счел нужным обратить внимание на колкость. Молча сидел, ожидая. Глэдис Фосс опять изменила положение. Наконец сказала:
– Я предвижу, что, когда с этим покончу, упаду в ваших глазах очень низко.
Мейсон возразил: