– Вот и все дела! Это я называю «ставить на место» и «подкручивать гайки». Пока печать цела и чемодан закрыт, с призраками у тебя не будет никаких хлопот. Порой ты можешь даже позволять им проветриться, чтобы они не зачахли от тоски. Большого вреда я в этом не вижу, – сказал академик.
Неожиданно его золотой сфинкс насторожил уши и негромко зарычал. В коридоре послышались торопливые шаги, и в кабинет, спотыкаясь, вбежала Зубодериха. Она была маленькая, кругленькая, молодая, с челкой на глазах, как у пони. У белых магов она преподавала снятие сглаза, а у темных – его наложение. Обожала читать заумные стихи и нюхать цветочки. Правда, это не мешало ей в учебных целях насылать на учеников сильные порчи, так что они иногда по полчаса с резью в животе катались по полу, пытаясь вспомнить отменяющее заклинание.
– Это было ваше домашнее задание! В следующий раз будете ответственнее относиться к урокам! – говорила в таких случаях Зубодериха, задумчиво крутя в пальцах василек или ромашку.
Теперь же преподавательница по снятию сглаза вела себя так, будто была вне себя от ужаса.
– Академик! – крикнула она, задыхаясь. – Скорее!.. Исчезающий Этаж… он опять появился… Я только что поднималась по лестнице и видела, как туда скользнула чья-то тень, а потом… Это просто кошмар! Я едва жива!
Таня была поражена. До этого она могла поклясться, что преподавательницу по снятию сглаза совсем не просто напугать. Однажды во время урока Безглазый Ужас – самый жуткий призрак во всем Тибидохсе – подкрался к ней и с жутким воплем кинулся на нее сзади. Скорее всего Ужас рассчитывал, что она завизжит и опозорится перед всем классом, да только не на ту напал. Слегка обернувшись, Зубодериха защитным заклинанием впечатала его в стену и как ни в чем не бывало продолжала объяснять тему. После этого случая ребята дали ей прозвище Великая Зуби, о котором она сама знала и которым гордилась.
Однако теперь Великую Зуби сложно было узнать. Неужели это она, едва живая от страха, висла у Сарданапала на рукаве?
– Академик, сделайте же что-нибудь! Умоляю! – восклицала она, то и дело испуганно оглядываясь. – Почему вы молчите? Вы же знаете, что раз Этаж появился, то… Надо немедленно что-то делать! По лестнице ведь может кто-то пойти, и тогда… Правда, я встретила Поклепа, но если он не успеет…
– Тихо, Зуби! Потом поговорим! Мы не одни! – резко одернул ее Сарданапал, кивнув на Таню.
Спохватившись, Зубодериха зажала себе рот ладонью.
– Тебе пора идти!.. – академик повернулся к Тане. – Передай, что завтра после обеда все должны быть в Зале Двух Стихий. Абсолютно все! Да, и чемодан захвати!
С любопытством покосившись на Зубодериху, Таня попрощалась и вышла. На секунду у нее мелькнула мысль слегка подзадержаться у дверей, но следом за ней из кабинета выскользнул золотой сфинкс и встал на страже. Академик Сарданапал умел охранять свои секреты.
– Не очень-то и хотелось! – хмыкнула Таня и пошла к себе. – Два месяца… Два месяца с дядей Германом, Пипой и тетей Нинелью, когда здесь начинается самое интересное! Взвыть можно! Уж лучше Чума-дель-Торт, чем дядя Герман! – ворчала она, пиная перед собой чемодан с привидениями.
Она уже подходила к Главной Лестнице, когда навстречу ей выскочил Поклеп Поклепыч. Теперь завуч был без рыбины, зато до глаз заляпан тиной. Похоже, его свидание опять завершилось неудачно.
Заметив Таню, завуч решительно преградил ей дорогу. Его маленькие бесцветные глазки, собранные над переносицей в кучку, впились девочке в лоб. Как бывало и прежде, Тане почудилось, что внутри у нее все замерзает. Так действовал этот страшный властный взгляд.
– Ты куда идешь? – рявкнул Поклеп. – А ну назад! По Главной Лестнице нельзя ходить!
– Почему нельзя? Всегда же было можно! – удивилась Таня.
– Не твое дело почему нельзя! С этой минуты я закрываю эту Лестницу! Навсегда! – крикнул Поклеп Поклепыч и, отвернувшись, торопливо стал накладывать защитные заклинания.
Красные искры слетали с его кольца вперемежку с зелеными. Когда нужно было поставить защиту, завуч Тибидохса всегда охотно прибегал к черной магии.
А по коридору к ним уже топали циклопы. Мгновение – и они уже замерли по обеим сторонам от входа.
– Стоять здесь и никого не пускать! – велел им Поклеп. – А ты, Гроттер, иди! Здесь нельзя стоять!
«Наверняка это тоже связано с Исчезающим Этажом… Ну разве это честно, что от нас все скрывают?» – с грустью подумала Таня.
Во всей Москве не было семейства зануднее, склочнее и невыносимее, чем семейство Дурневых. Состояло оно из дяди Германа, тети Нинели и их дочки Пипы (сокращенно от Пенелопы). Даже не верилось, что Дурневы состояли в родстве с Гроттерами. Правда, родство это было дальним: дядя Герман приходился троюродным племянником бабушки Леопольда Гроттера, отца Тани.
Других родственников среди лопухоидов у Гроттеров не было. Именно по этой причине, когда Танины родители погибли в схватке с Чумой-дель-Торт, Сарданапал и Медузия подкинули годовалую девочку дяде Герману, положив ее ему на порог в футляре от контрабаса.
С этим футляром из драконьей кожи Таня и стояла теперь у дверей квартиры Дурневых. Только сейчас в футляре у нее лежал летающий контрабас, а в левой руке она держала сверток с Черными Шторами, перевязанный особым, обуздывающим магию шнурком. Пока шнурок был цел, Шторы были не в состоянии выкинуть ни один из своих фокусов.
Рядом с Таниной ногой стоял чемодан, в котором вполголоса переругивались привидения. Дама донимала поручика рассказами о своих болячках, которых было у нее больше, чем значилось в медицинской энциклопедии. Во всяком случае, за те долгие часы, что Таня летела над океаном, сжимая коленями лакированные бока контрабаса, Дама успела перечислить только те свои недуги, которые начинались на букву «а».
Тане это чем-то напомнило дядю Германа с его чудовищной мнительностью. Стоило Дурневу случайно чихнуть, как он немедленно ехал консультироваться к своему доктору. Если же к чиху добавлялся еще и насморк, дядя Герман ложился на кровать, скрещивал на груди ручки и принимался многословно прощаться с тетей Нинелью и Пипой.
«Два месяца! Я должна прожить тут целых два месяца!» – повторяла Таня, с тоской глядя на дверь и не решаясь нажать на кнопку звонка.
– Тише! Я сейчас буду звонить! – сказала она разошедшимся призракам.
– Ухти-пухти, как страшно! Я уже в обмороке! – хохоча, завопил поручик Ржевский.