Второй раз позвать приятеля часовой не успел: мощная лапа Скорцени прижала его нижнюю челюсть к верхней, а потом рванула в сторону, ломая позвонки и разрывая спинной мозг. Боевик, так и не успевший ни получить боевого опыта, ни почувствовать радость победы, сломанной марионеткой сполз к ногам капитана. Скорцени проворно подхватил автомат убитого и, перебросив через плечо, стащил разгрузку, напоследок прогудев миролюбиво:
— Тебе, браток, оно уже ни к чему, а мне пригодится.
Группа отсечения занимала огневые позиции…
Выстрела слышно не было, только лязгнул автоматный затвор, выбрасывая отстрелянную гильзу. «Емеля», получив бронебойную пулю в пластиковую башку, с готовностью шлепнулся на землю, выполнив свой долг.
Почти минуту боевики Фюрера лежали без движения, но после выстрела ничего не изменилось — лагерь продолжал мирно спать. Первым поднялся Мирослав Скеля и, взмахнув рукой, двинулся в сторону остроконечных палаток, остальные осторожно последовали за ним. Продвигались они бесшумными тенями, держа перед собой оружие и сгибаясь едва не вдвое, готовые в любую секунду распластаться на земле и открыть огонь.
До лагеря оставалось не больше сотни метров, когда по диверсантам ударил дружный залп. Кто-то из боевиков рухнул замертво, остальные как по команде упали на землю, зарываясь поглубже в пожухлую, выгоревшую за лето редкую траву, ударив следом разрозненными выстрелами. Теперь к грохоту очередей добавились крики команд с обеих сторон. Бой принимал затяжной характер, что совсем не входило в планы нападающих.
«Попали, как кур в ощип», — мелькнула запоздалая злобная мысль в мозгу Фюрера, но это еще не был конец. Был шанс уйти, выбраться из этой мясорубки, главное — оторваться от преследователей, добраться до леса, а там…
Мирослав Скеля поднял голову и посмотрел вперед, где в кромешной темноте фонтанировали оранжевые вспышки выстрелов. До засады было далеко, взмахом руки гранату не добросишь. Впрочем, сейчас это не имело особого значения, главное — выставить стену огня, чтобы получить хоть несколько секунд спасительной форы.
— Гранатамы, вогонь! — стараясь перекричать какофонию боя, завизжал Фюрер и первым швырнул в сторону лагеря одну за другой две «РГДшки». Остальные диверсанты последовали его примеру, и к оглушающим звукам добавились хлопки взрывов. Вверх взлетали комья земли вперемешку с пучками сухой травы, поднятые облака густой пыли на какое-то мгновение скрыли противников друг от друга.
Вскочив на ноги, Скеля, срывая голос, закричал:
— Тикаймо!
Боевики последовали за ним, то и дело оборачиваясь и паля наугад.
Только обитателей лагеря беспорядочная стрельба не пугала. Выскочив из пылевой завесы, морпехи, подобно охотящимся волкам, охватывали диверсантов глубокой дугой. Действия их были неспешными и в то же время уверенными и четкими. Кто-то из бойцов останавливался и, стоя или опустившись на колено, посылал короткую прицельную очередь…
Фюрер, петляя как заяц, видел, как гибнут его люди, впрочем, не испытывая особого огорчения. Врожденный эгоизм нашептывал: чем меньше боевиков останется в живых, тем легче ими будет управлять, а значит, увеличивался шанс на спасение. Рядом с ним, тяжело дыша, бежали верные оруженосцы Бугай и Галушка, животным инстинктом чувствовавшие: Скеля может их спасти. Еще в учебном лагере «Лаванда» видели, на что тот способен.
«Главное — добраться до леса, а там группа прикрытия. Ничего, отобьемся», — меняя в автомате магазин, лихорадочно думал Мирослав, с надеждой глядя на густой частокол деревьев. До опушки оставалось несколько десятков метров; казалось, еще шаг — и вот она, защита, долгожданное спасение.
Из-за туч выплыла луна, залив плато предательским светом, и следом со стороны леса ударили автоматы. Мгновения хватило Скеле, чтобы понять — они попали между молотом и наковальней. Диверсантов выбивали на выбор, как в тире.
Тяжелая автоматная пуля, попав в Галушку, снесла тому полчерепа. Боевик, взмахнув руками, рухнул на землю, Мирослав лихо сиганув через неподвижное тело, вместе с Бугаем бросился прочь от леса, с ужасом слыша за спиной командный голос:
— Не стрелять, эти двух брать живьем…
Они лежали на краю плато, за их спинами чернел зев пропасти, а впереди залегли морпехи. Это был конец. Вернее сказать, его преддверие. Укрывшись за небольшим валуном, Бугай бил короткими очередями, лежащий возле него Мирослав набивал пустые магазины и с тоской смотрел на свой автомат, которому шальная пуля разворотила газовую трубку, превратив его в бесполезный кусок металла…
— Ну, и как дела? — к Савченко подполз Скорцени. На его суровом лице играла довольная улыбка, в левой руке морпех сжимал трофейный «калаш».
— Огрызаются, — сквозь зубы процедил Виктор, заканчивая монтировать на «СВД» прицел Голдяева. Нацепив на лицо резиновый наглазник, он передернул затвор винтовки и буркнул: — Сейчас мы это безобразие прекратим.
Выставив из своего укрытия ствол, он несколько секунд целился, а когда с противоположной стороны застучали выстрелы, плавно надавил на спуск…
Пуля ударила высунувшегося из укрытия Бугая точно в сердце. С такого расстояния удар получился ошеломляющий: боевика швырнуло назад и, продолжая палить из автомата, он исчез в черноте пропасти. Фюрер ошалело пялился на то место, где только что находился его последний боевик. Тело в одно мгновение покрылось холодным липким потом, отчего Мирослав сам себе с омерзением напомнил жабу.
— Эй, красавец, — донеслось издевательское с плато. — Если не хочешь, чтобы сезон охоты продолжился, вылезай с поднятыми руками. На размышления три минуты. Время пошло.
«Сдаться или нет?» — новая мысль перфоратором бурлила мозг Мирослава. Сейчас ему казалось, что он слышит жужжание электромотора. Инстинкт самосохранения подсказывал: «Руки подними». Правая рука скользнула к накладным карманам разгрузочного жилета. В подсумках еще оставалось две гранаты и пистолет. Оружие, что называется, ближнего боя. «Нет, бросить „РГД“ или начать стрелять из „ПМ“ не дадут. В момент клешни прострелят, — продолжал лихорадочно размышлять Фюрер. Он уже знал наверняка, с кем пришлось схлестнуться его группе и почему им отведен такой огромный массив. — Эти ошибки не допустят». В плен Скеле тоже не улыбалось — он еще не забыл, что сам собирался сделать с «языком». Избежать «горячего потрошения» можно было только одним способом — уйти. И выходов было немного: либо при помощи оружия «открыть дверцу», либо в пропасть шагнуть. Но во втором варианте существовала реальная вероятность в лучшем случае отделаться переломами.
Мирослав почувствовал, как со лба по носу ползет капля пота, взмахом руки смахнул влагу, потом положил ладонь на грудь, ощутив прохладу Железного креста. На этот раз фашистский орден ему не помог.
«Значит, лимит удачи исчерпан», — боевик с силой сжал крест, потом рванул его вниз, разрывая тонкую цепочку. Свободной рукой Скеля расстегнул клапан одного из гранатных подсумков, потом сунул указательный палец в кольцо предохранительной чеки и рывком освободил ударник запала.