Новая внешность получилась удачной, из старого зеркала на Филина смотрел немолодой, покрытый татуировками байкер с умными насмешливыми глазами.
Ему хотелось покончить со всем этим поскорее. Ему надоело быть Филином и хотелось стать опять Владимиром Савицким и, может быть, в самом деле жениться на глупой, жадной и все понимающей Томке, терпеть ее капризы и время от времени ясно давать ей понять, кто в доме хозяин.
Мотоцикл, приобретенный всего неделю назад и тогда же наспех обкатанный, был не из самых дорогих, но и не совсем дешевый. От него, конечно, тоже придется избавиться, и, выводя стального красавца из ветхого сарая, Филин его заранее жалел. Володя Савицкий любил и ценил хорошую технику.
До леса Филин мотоцикл вел, поехал, уже скрытый деревьями. Ему казалось, что он не думает ни о чем, кроме предстоящего дела, но мысль, что бабы приносят несчастье, иногда проскальзывала, и он ее прогонял.
Время шло, и с каждой минутой Тропинин все больше чувствовал себя законченным идиотом. С дерева он давно слез, ходил кругами вокруг поваленного ствола, почти не таясь, и очень радовался, что никому даже не заикнулся о своей попытке поиграть в засаду. Он бы давно бросил надоевшее занятие, если бы не имел привычки все и всегда доводить до конца.
Эта привычка ему больше мешала, чем помогала. В детстве он, как дурак, исправно посещал кружки, в которые записывался иногда с подачи родителей, иногда друзей, и никогда не бросал неинтересное занятие посреди учебного года, каждый раз мучительно жалея потерянного времени. Время Тропинин умел ценить даже в детстве. Единственное, что потом помогло ему, так это знание английского. Английским родители мучили его начиная с первого класса, сперва находили каких-то репетиторов, потом записывали на курсы, а потом оказалось, что без знания языка он так легко никогда не овладел бы своей профессией и на нечастых переговорах с иностранными коллегами не чувствовал бы себя уверенно и достойно.
До шести, решил Тропинин. Подожду до шести. Ему еще нужно успеть в гостиницу за вещами и документами, купить билет, чтобы ехать вместе с Линой, да и просто показаться сослуживцам, поблагодарить за работу и отпустить всех из затянувшейся командировки.
На байкера, зачем-то усевшегося на траву около дорожки рядом со своим мотоциклом, Тропинин сначала не обратил внимания. Взрослых мужиков, тянувшихся к молодежному спорту, он не любил и не уважал и только все по той же привычке не бросать начатое остался за поваленным деревом. Время шло, байкер все сидел рядом с мотоциклом, Тропинин не шевелился, чувствуя, как сводит мышцы.
А потом все произошло очень быстро. Немолодой байкер тяжело поднялся, быстро, профессионально огляделся по сторонам, медленно шагнул к деревьям, и Тропинин понял, что он гораздо моложе, чем ему показалось. У поваленного дерева тот очутился почти мгновенно, опять быстро огляделся и спрыгнул в яму.
Тропинин еще сомневался, тот ли это, кто ему нужен, хотя по движениям уже узнал человека, следившего за домом Лины. У ямы с капканом Тропинин тоже очутился быстро, почти сразу, как услышал пронзительный вскрик.
Человек в яме, неловко вывернув руку, достал что-то тяжелое, Тропинин даже не сразу понял, что это пистолет, а когда осознал, не успел испугаться, только пожалел, что не сказал Лине, как сильно она ему нужна.
Тропинин, как мог быстро, упал на теплую землю, но это было ни к чему, потому что за громким выстрелом в яме что-то мягко упало, и Тропинин почему-то совсем не удивился, а только отметил, что все это похоже на сцену из фильма и оттого кажется ненастоящим и пошлым.
Он заставил себя подняться, тупо отряхнул колени и заглянул в яму, уже понимая, что там увидит. Человек на дне лежал боком, лица совсем не видно, зато видна окровавленная рана на затылке и кровь на неестественно вывернутой лодыжке, и Тропинин заторможенно отметил, что капкан он поставил грамотно. Стараясь не смотреть на окровавленный затылок лежащего, Тропинин спрыгнул вниз, приподнял руку, под которой оказался пистолет, и удостоверился, что пульса нет. Он зачем-то еще постоял на дне ямы, глядя на ствол ближайшей липы, и выбираясь на поверхность земли, решил, что стрелял киллер себе в рот, он бы на его месте поступил так же.
Тропинин достал телефон, сделал нужные звонки. Очень хотелось позвонить Лине, но он не стал. На окровавленное тело он старался не смотреть, курил, вдавливая окурки в землю.
Потом рядом оказались люди, он без интереса смотрел на найденную в яме винтовку, любовно и тщательно упакованную в небольшой чемоданчик, и объяснял что-то, и отвечал на вопросы, нехотя подыскивая слова, и все ждал, когда от него отстанут. Отстали, только когда прибыл Сергей Михайлович Овсянников и скупо его поблагодарил. Тропинин что-то отвечал и удивлялся, что все это произошло с ним в действительности, а не во сне.
К Лине Тропинин пришел совсем вымотанным, неохотно и путано рассказывал ей и Николаю Ивановичу про свои приключения, очень боялся выглядеть полным дураком и почти не обратил внимания, что Лина все-таки собралась уезжать, хотя необходимости в этом уже не было. Потом он долго суетился с билетами, пока не оказался с ней в одном вагоне и даже в свободном купе, и понял, что она опять спряталась в раковину, как перепуганная улитка, только когда поезд уже мерно стучал по рельсам.
День выдался слишком тяжелым и выматывающим, и Тропинин чувствовал, что очень устал и совсем одурел, и, глядя в избегавшие его синие глаза, ощущал себя совершенно обессиленным.
– Лина, что с тобой? – Он сел на сиденье рядом с ней и осторожно повернул ее к себе: – Что еще случилось? Лина!
В ней что-то сломалось, когда она поняла, что бабушку убили. Что ее убил человек, которого она всю жизнь считала почти родным. Лина опять напомнила себе, что это может быть ошибкой, но в ошибку не верила.
Когда Николай Иванович отнес домой сломанный фотоаппарат и она внимательным женским глазом это заметила и сразу же сделала правильные выводы, она была еще живой. И потом, разговаривая с Антониной Ивановной, была живой, а уже дома сделалась мертвой.
Она хотела сказать Павлу, что она мертвая, что у нее не будет никакой другой жизни, и поэтому он никогда не сможет быть с ней счастлив, но ей было так страшно остаться совсем одной, без него, что слова никак не произносились.
– Лина, – устало попросил он. – Ты скажи мне, что произошло. Скажи, потому что я все равно буду рядом с тобой, даже если ты меня прогонишь, только мне очень плохо, когда я не знаю, что тебя мучает.
– Не могу, Паша. – Она уткнулась ему в грудь, и он осторожно стал гладить ее по волосам.
– Почему?
– Не могу. Это не имеет к нам отношения. Потом.
– Ты боишься встретиться с мужем?
– Нет. То есть да, но нет.
– Доходчиво, – усмехнулся он.
Он не представлял, что станет делать со своей жизнью, если Лина опять спрячется в раковину, как улитка, и он будет ей совсем не нужен.
Он умрет от тоски, если Лина станет ему чужой. А если не умрет, собственная жизнь станет ему не нужной.