Не успев глотнуть воздуха, что-либо сообразить и испугаться, она оказалась под водой. "Журналистка" сопротивлялась, гребла вверх, отталкиваясь руками и свободной ногой, но силы были несопоставимы.
И через полминуты бесполезной борьбы она затихла…
Северная Грузия. 25 мая
Анна всегда провожала его в долгие чеченские командировки. Так уж в их семье повелось. Вызвалась проводить до соседнего летного гарнизона и на этот раз. Поехала, невзирая на то, что отношения дали серьезную трещину.
Для очередной командировки Бельский отобрал из отряда двадцать пять человек. Все они с вещами в назначенный час прибыли к КПП, где дожидались два больших автобуса. Многих провожали жены или подруги – командование всегда позволяло им доехать до военного аэродрома и проститься там. Потому и снаряжали по два автобуса.
Анна молча взяла его под руку, они медленно прошлись вдоль зеленого металлического забора. Произносить какие-то дежурные фразы не хотелось…
Она первой поднялась в салон и, выбрав два свободных кресла, села возле окна. Станислава уже не удивляла ее странная и напряженная сдержанность. С год назад он относил это к тяжести близившихся разлук, теперь же все объяснялось сложностью зашедших в тупик отношений.
Вскоре в салоне появился Бес и доложил о готовности группы к отъезду. Подполковник сухо кивнул и приказал отправляться. Фыркнув, заработал двигатель, и через минуту пара автобусов плавно тронулась в путь…
Уже не по-зимнему яркое солнце, напоминая о последнем дне марта, отражалось в темной глади многочисленных луж. Еще недавно лежавшие на газонах белые снежные сугробы, превратились в серые бесформенные островки. Набиравшая силу зеленая трава освежала и привносила в пейзажи ярких красок…
Провожая взглядом до боли знакомые окрестности, затем одну за другой центральные улицы небольшого города, на окраине которого ютился гарнизон, он с тоской смотрел на спешащих по своим делам пешеходов, которым вовсе не требовалось куда-то уезжать. Станислав ужасно не любил эти моменты – минуты расставания с чем-то родным, привычным, близким… Даже мысль о том, что через три месяца непременно вернется, не успокаивала.
Странно, но ему всегда почему-то верилось, что он обязательно вернется.
– Так и будем молчать? – осторожно взял он ее руку.
– Мы прекрасно знаем мысли друг друга, – вздохнула Анна.
– Но мы также знаем, что наша любовь жива. Или я ошибаюсь?
Бельский с тяжелым предчувствием и в ожидании смотрел на супругу. Она помедлила, затем, собравшись духом, еле слышно произнесла:
– Я ужасно устала, Стас. Прости, что говорю об этом сейчас, но… Я действительно устала и больше так жить не могу.
Несколько минут Анна смотрела в окно – куда-то вдаль, затем, не поворачиваясь, тихо продолжала:
– Ума не приложу, что делать. Мы столько лет прожили вместе, у нас была чудесная и счастливая семья; растет замечательная дочь. И вдруг… будто стена образовалась между нами. Будто кто-то перечеркнул все хорошее, замазал черной краской.
Не зная, что сказать, он сжимал ее холодную ладонь. А она, волнуясь, теребила на своих коленях его руку и до крови кусала губы…
Лишь в первые мгновения Бельский ощутил сдавившую грудь досаду, смешанную с непониманием происходящего. В памяти проносились обрывки давних фраз и счастливых планов. "Зачем же мы в далекой юности отчаянно мечтали быть вместе? Зачем уговаривали твоих родителей?…" – мелькнуло в его голове. Но, увидев стекающую по щеке Анны слезу, устыдился мимолетных мыслей; поспешно отогнал их прочь. Придя в себя, с грустью смотрел в то же окно, на те же весенние пейзажи, казавшиеся теперь однообразными и неимоверно скучными…
Всю дорогу до соседнего летного гарнизона Станислав не выпускал ее руки; но больше супруги не проронили ни слова. А когда прощались на продуваемом всеми ветрами аэродроме, она внезапно обняла его, прижалась к груди и прошептала:
– Я не знаю, как дальше сложится наша жизнь. Не знаю… Но ты, пожалуйста, возвращайся.
– Обязательно, – закрыв глаза, вдохнул он запах ее волос. – Обязательно вернусь – куда я денусь?… Ты вот что… Поцелуй там за меня нашу дочь.
Анна подняла к нему лицо и впервые в тот день улыбнулась:
– Вы же с ней простились.
– Все равно поцелуй – лишним не будет. Я ведь люблю вас обеих. Очень сильно люблю и не представляю без вас своей жизни, – чмокнул он ее в щечку, закинул на плечо сумку и размашисто зашагал к длинному ряду транспортных вертолетов.
Подойдя к одной из "вертушек", оглянулся…
Анна стояла на том же месте и, закрыв лицо ладонями, плакала.
Предаваясь воспоминаниям, подполковник не прекращал наблюдения за тремя грузинами – главным в его ближайших планах было дождаться подходящего момента. Задача усложнялась и тем, что дверка в пилотскую кабину оставалась открытой; экипаж вертолета состоял из трех вооруженных автоматами парней. И в критической ситуации пилоты могли сыграть не последнюю роль: командир экипажа управления машиной не бросит, но двое других схватятся за оружие и, несомненно, поддержат Вахтанга, Давида и Гурама.
На юных пограничников в своей стратегии Бельский не рассчитывал, хромой оператор мог пригодиться лишь в управлении "вертушкой", а об Атисове он даже не вспомнил.
"Что же у нас в итоге вырисовывается?… Два человека – я и Дробыш против шестерых грузин, – размышлял спецназовец, всматриваясь в мрачное лицо одноглазого чеченца. – Как поведет себя в этой ситуации безоружный Касаев? И чего ждать от двух его соплеменников, автоматы у которых не отняли? Формально они должны встать на сторону рыжебородого. Да, пожалуй, не следует полагаться на чудо. Надо готовиться к самому худшему".
Вертолет, по всей видимости, пересек с востока на запад Южную Осетию – размеры этой республики были невелики, и теперь летел, немного подвернув к северу. Внизу промелькнула еще одна серая змейка шоссе, шедшее к границе России из Кутаиси.
– Давид, иди-ка сюда! – стараясь перекричать шум двигателей и редуктора, позвал Вахтанг.
Пригнув голову, молодой грузин переступил через трупы и направился к командиру. Гурам разливал из бурдюка в кружки вино; одну передал экипажам, вторую протянул Вахтангу…
"Отлично! Пейте, ребята на здоровье – празднуйте победу! – потихоньку вытащил Бельский нож. – А нам самое время заняться делом!" И принялся незаметно резать веревку на своем левом запястье. Справившись с ней, толкнул локтем в бок Дробыша. Понятливый боец лишь на мгновение повернул голову и тотчас опустил к седушке несвободную руку. Острое лезвие ножа без труда распороло волокна.
Иван сидел ближе к пилотской кабине, потому командир распределил роли так:
– По моей команде прыгаешь вперед и валишь грузин. Затем хватаешь автомат и кладешь их; только аккуратней пали – бак с керосином в кабине. А я занимаюсь чеченцами и экипажем.