– Понял, – кивнул Дробыш. – Надо бы и погранцов освободить – подсобят при случае.
– Нет, не стоит. В "вертушке" мало места – только помешают. Пусть сидят на своих местах.
– Ясно.
– И постарайся, Ваня, иначе в гости к нам придет жопа. Огромная жопа шестидесятого размера!…
Грузинская компания продолжала веселиться, словно не было изнурительного похода в соседнюю Чечню и бессонной ночи накануне. Троица допивала красное вино, закусывала зеленью и сыром; каждый норовил с нарочитой громкостью выкрикнуть тост… Наполненные вином кружки даже передавались в пилотскую кабину; и оттуда доносился смех – видимо, все находившиеся на борту грузины считали свое задание успешно выполненным.
Расслабленность фанатиков из радикальной группировки "Кмара" была на руку Бельскому. И вот, наконец, долгожданный момент наступил. Двое из этой троицы запрокинули головы, глотая из кружек вино, последний отламывал от сырной головки смачный кусок…
– Пошел! – подтолкнул Дробыша подполковник.
И сам, вскочив вслед за бойцом, без замаха всадил нож в грудь сидевшего рядом с Касаевым чеченца.
Иван раскидал увесистыми кулаками Давида с Гурамом, долбанул ногой в грудь Вахтангу так, что тот впечатался затылком в разделявшую кабины переборку.
С той же скоростью Бельский расправился и со вторым чеченом, оглушив его ударом рукоятки ножа в висок.
Касаева он не тронул – тот такой же невольник и рыпаться не станет. Даже не смотря на "вежливую обходительность" Станислава с его собратьями. В такие ответственные мгновения боевики, как правило, думают о собственной шкуре – эта аксиома была давно известна.
Слева, перекрывая изрядный шум движков, доносилась возня: топот, звуки ударов, хриплые голоса…
Теперь на очереди экипаж. О вооруженных пилотах нельзя забывать ни на секунду!
Спецназовец рванул автомат, лежащий на коленях только что вырубленного бандита, но ремень зацепился за металлический обод сиденья.
Черт с ним – скорее к кабине! Наш бунт длится всего несколько секунд и нужно успеть!
Дробыш, подобно молотобойцу, махал кулачищами возле сдвижной дверцы. Давид отлетел к торцу желтой бочки, облитый вином Вахтанг сполз на пол по стене. И лишь Гурам стоял на ногах, пытаясь закрыться от тяжелых ударов.
Пробираясь к кабине, Бельский внезапно заметил как лежащий на полу Давид тащит из-под себя "вал", как направляет ствол на Ивана и судорожно ищет указательным пальцем спусковой крючок.
Не раздумывая, подполковник швырнул в него нож; лезвие пробило сбоку воротник камуфлированной куртки и вошло грузину в шею.
Одновременно справа прогрохотала короткая очередь. Станислав обернулся – автомат, которым он безуспешно пытался завладеть пару секунд назад, держал в руках одноглазый. Побелевшие от напряжения ладони направляли дымивший ствол в Вахтанга. Заполучив несколько пуль, тот корчился у дверцы…
И в ту же секунду из пилотской кабины раздались одиночные выстрелы.
"Все, мля, не успел!…" – обожгла мысль, а следом под левую ключицу ударила пуля.
Бельского развернуло и отбросило назад.
Уже лежа на полу – за трупами Игната и Беса, он увидел выронившего оружие Касаева, схватившегося за живот и упавшего Дробыша. А из-за приоткрытой дверцы пилотской кабины выглядывал бортовой техник с огромным пистолетом, похожим на итальянскую "беретту".
"Ну, все – теперь нам точно жопа…"
* * *
Курс "восьмерки" оставался прежним – винтокрылая машина упорно следовала в северо-западном направлении. После минутной потасовки с короткой перестрелкой в грузовой кабине она снизилась до предельно малой высоты и плавно повторяла изгибы глубокого и обширного ущелья.
Вертолетом управлял командир экипажа. Правый летчик с бортовым техником торчали у раскрытой дверцы кабины, направив на пленников укороченные автоматы. Возле топливной бочки Гурам хлопотал над источавшим проклятия Вахтангом. С разбитых лиц обоих капала кровь, к тому же обе ноги рыжебородого были перебиты пулями.
Весь пол грузовой кабины основательно заливала кровь. Обрабатывая раны своего командира, Гурам топтался по огромной темно-красной луже, что натекла из-под тела убитого Дробыша. Неподалеку от Вахтанга лежал мертвый Давид с торчащим в шее ножом. Касаев сжимал пробитую руку – и с нее веселой струйкой стекала кровь. Запрокинув голову, по соседству с Усманом так и сидел с остекленевшими глазами его земляк Хамзат: кожаная ваххабитка упала на колени, на груди – вокруг маленькой дырки от ножа, темнело багровое пятно… Третий чеченец кривился от боли, бормотал по-чеченски и промокал рассеченную голову скомканными бинтами.
Наконец, напротив последних откидных сидений, привалившись спиной к желтой бочке, тяжело дышал сам Бельский. Камуфляжная куртка почернела и раздражала липким холодом. Чувство холода возникало от большой потери крови – выпущенная из мощного пистолета пуля, раскрошила ключицу и вырвала кусок мяса сзади – над левой лопаткой.
И только четверо: два молоденьких погранца, оператор и чиновник Атисов пугливо посматривали то на убитых в короткой потасовке, то на направленные в них стволы…
Спустя четверть часа командир экипажа позвал в кабину второго пилота. Охранять порядок на борту остались бортовой техник и Гурам, закончивший перевязку рыжебородого. Гурам отыскал чистое от крови местечко на полу, присел и, глядя на русских, зло процедил:
– Говорили мы тебе, Вахтанг: давай их прикончим в ущелье возле Борисахо!…
Но тот не отвечал. После двух подряд уколов обезболивающего глаза его "поплыли", язык не ворочался. Пошевелив губами, он то ли заснул, то ли отключился от действия сильного наркотика…
Тем временем вертолет выполнил крутой разворот и приступил к снижению.
Сидевший на полу Бельский не мог видеть местности через иллюминаторы и не догадывался, да и не пытался предположить, где садится "вертушка". Силы его таяли с каждой минутой, левая рука висела бесчувственной плетью, зрение фокусировалось с трудом, а сознанием завладело равнодушие к происходящему…
И только мысли о жене и дочери иногда возвращали в реальность, заставляли сопротивляться охватившей слабости.
"Я не знаю, как сложится наша дальнейшая жизнь. Но ты, пожалуйста, возвращайся…" – доносился издалека родной и любимый голос. А перед глазами снова и снова появлялся врезавшийся в память образ закрывшей ладонями лицо плачущей Анны…
* * *
Шасси коснулись твердой поверхности, вертолет грузно осел и сбавил обороты винтов. Закинув ремень автомата на плечо, бортовой техник сдвинул назад дверцу, опустил короткий трап. Достав из-за топливной бочки сложенные брезентовые носилки, выкинул их за борт и следом спустился по ступеням сам.
Скоро смолкли движки, в чреве "вертушки" установилась гнетущая тишина; лопасти несущего винта совершили последний оборот и замерли. В грузовой кабине опять появился второй пилот; враждебно поглядывая на русских, он не выпускал из рук укороченного автомата…