Караван, сопровождаемый сотней вооруженных сакалибов, следовал по дороге, пролегающей вдоль океанского побережья. Это была широкая ухоженная дорога, проложенная и вымощенная две сотни лет тому назад еще румийцами. По дороге им попадались и другие путешественники — кто-то совершал паломничество в Танджу, а другие просто брели по делам в близлежащие деревни. Через каждые десять миль караван делал остановку: вдоль дороги располагались государственные постоялые дворы — там были все, пусть лишь самые необходимые, удобства и для людей, и для вьючных животных.
За первый день они преодолели примерно треть пути. Зейнаб пребывала в легком раздражении — ей не представлялось возможности вымыться до наступления утра. В публичные бани при постоялом дворе, как и повсюду в Аль-Андалус, доступ для женщин был открыт лишь до полудня… Потом наступала очередь мужчин.
Хасдай, чистый и посвежевший, воротился к ней. Он прекрасно отобедал, вкусил отменного вина и теперь жаждал любви.
— Я стосковался по тебе… — сказал он, потянувшись к ней. — Мы так давно не были с тобою вместе, моя дорогая…
Зейнаб мрачно взглянула на него:
— Я устала, мой господин. У меня голова раскалывается.., все эта жара и дорожная пыль… Я сплошь покрыта потом и грязью. — Она отодвинулась от него подальше. — Я хочу только, спать, спать… Не желаю тебя разочаровывать — но я не на многое теперь способна… Может быть, тебе удастся взять женщину напрокат у хозяина постоялого двора. Если она чиста, то я не стану возражать, мой господин.
Он поглядел на нее обиженно:
— Я вполне способен обуздать свои желания, Зейнаб. Я не желаю другой женщины! Я хочу лишь тебя — и буду ждать.
Она ничком рухнула на матрац и заснула, успев подумать, что он начинает ее раздражать… Он всегда так рассудителен и уравновешен! Полно, да умеет ли он вообще гневаться? По крайней мере, ей этого видеть не приходилось.
Он нежно разбудил ее еще до рассвета:
— Пойди и искупайся, — вполголоса, но властно приказал он. — Я не был с тобою вот уже неделю и не собираюсь дожидаться, покуда мы приедем в Кордову.
Зейнаб была изумлена, но покорно поднялась и разыскала в темноте мыло, благовония и чистые полотенца. Потом молча надела черный яшмак.
— А что, если бани еще закрыты? — все же спросила она.
— Они открыты, — отвечал Нази. — Я специально спрашивал у хозяина вчера вечером.
Она вышла из шатра и поспешила через весь двор к баням. Как странно было быть одной, без Омы… Она заплатила банщице необходимую сумму — и вскоре уже вошла в теплую воду. Она решила не мыть голову — ведь она сделала это перед самым отъездом из Алькасабы Малики. Да, с этим вполне можно повременить до приезда в Танджу, если то и дело вычесывать из волос дорожную пыль.
Возвратившись в шатер, она легко скользнула под покрывало, и Нази незамедлительно заключил ее в объятия.
— Ты восхитительна… — шептал он, зарывшись лицом в ее мягкие волосы, а рука его тотчас же нашла и нежно сжала ее пышную грудь. — Нынче игр не будет… Сегодня я буду с тобою просто мужчиной, моя дорогая. Заставит ли другая меня так воспламениться когда-нибудь, Зейнаб? Я то и дело об этом думаю… — Он нежно ущипнул ее за сосок.
— Ты не получишь ответа на свой вопрос до тех пор, пока не попытаешь счастья с другой, — отвечала она. Ее маленькая ручка погладила мужской затылок — Зейнаб ощутила, как кожа от ее прикосновения покрывается мелкими пупырышками. — Ты хотел бы попробовать?
— Нет! — страстно шепнул он ей на ушко, и язык его стал нежно ласкать розовую раковинку. Он слегка подул — по спине Зейнаб пробежала дрожь. — Я желаю только тебя, Зейнаб! — И вот он уже целует ее, крепко прижимаясь губами к ее губам, нежно лаская языком ее язык… Затем губы его заскользили по ее лицу, по шее, медленно продвигаясь к груди…
— М-м-м-м-м… — замурлыкала она от удовольствия. — А-а-а-а-ах! — застонала она, когда губы его сомкнулись вокруг одного из ее сосков, а потом вокруг другого, возбуждая ее все сильнее и сильнее… Он нежно прикусил один сосок — и тело ее вновь пронзила сладостная дрожь… Пальцы Зейнаб запутались в его темных волосах, и она нежно направила его голову ниже — к жадно ждущему венерину холму…
— К несчастью, — шепнул он, — у нас нет времени для любовных изысков, дорогая. Иначе бы я усладил тебя так, как ты меня несколько дней тому назад. Когда мы будем дома, — говорил он, накрывая ее своим телом, — я первым делом привяжу тебя крепко-накрепко к постели. А потом буду терзать тебя, беспомощную, до тех пор, покуда ты не взмолишься о пощаде… Из недр твоих прольется столько сладких соков любви… О. Зейнаб… — Он медленно вошел в нее. — Ты станешь сладко кричать от счастья!
И он принялся ритмично двигаться, закрыв ладонью ее рот, когда она застонала — он вовсе не желал, чтобы ее услышал кто-нибудь на постоялом дворе. Она куснула его ладонь, и тут любовный сок хлынул из его чресел, перетекая в ее лоно…
После он обнимал ее и лениво слушал, что происходит снаружи — вокруг каравана уже начиналась утренняя суета.
— Мы с тобою будем начинать так каждый день, — шутливо сказал он. Зейнаб, прильнув к нему, рассмеялась.
— Я с нетерпением жду возвращения в Кордову, мой господин, — призналась она. — Теперь я поняла, что тебе по нраву забавы, и мы всласть наиграемся…
На третий день путешествия они достигли Танджи. Город не произвел на Зейнаб сильного впечатления — низенькие домики лепились друг к дружке, а улочки — нет, не улочки, а какие-то дорожки замысловато переплетались вокруг них. Время здесь, казалось, остановилось — все оставалось неизменным со времен расцвета Римской империи. Городок располагался на прелестном побережье пролива Джабал-Тарак. На другом берегу видны были величественные скалы, поднимающиеся из морских пучин. Зрелище было просто потрясающее!
Нази и его свиту гостеприимно встретил правитель города и самолично препроводил в свой небольшой дворец.
Утром следующего дня они пересекли пролив — и ступили наконец на благословенную землю Аль-Андалус. Выстроившись в положенном порядке, караван направился к устью Гвадалквивира, где их уже поджидал корабль. Взойдя на него, они поплыли вверх по реке по направлению к Кордове.
Зейнаб не пожелала делать остановку в Севилье. Она горела нетерпением увидеть поскорее ребенка… Заслышав издалека приближение каравана, из дома выскочил Наджа.
Его черные глаза были полны слез.
— О-о-о, госпожа! — воскликнул он. — Принцесса мертва!
***
Ноги Зейнаб словно подкосились — и она упала на том самом месте, где застигли ее слова Наджи. Когда она пришла в себя, чему весьма сопротивлялась, ибо сердце ее, и без того переполненное болью, большего вынести было не в силах, она была уже в своих покоях. Она простонала и смежила веки, но голос Хасдая вернул ее к действительности.