Теперь мне оставалось лишь спасаться. Ползти через поляну не рискнул. Уходил, вернее, уползал, лихорадочно двигая локтями и коленями, вдоль берега под защитой посеченных осколками деревьев и кустарника. В перерывах между взрывами и выстрелами слышал возбужденные крики на том берегу. Сверху меня видели или, по крайней мере, угадывали направление движения.
Мины из лощины снизу взрывались в стороне, зато пулеметные очереди поднимали фонтанчики влажной земли и клочьев травы то слева, то справа. Первый (но не последний) раз я оказался в роли загнанной добычи. Место, которое Гриша Маковей выбрал для засады, было плохо приспособлено для укрытия и стрельбы. Я этого не понял, поэтому меня засекли. Тем временем на правом берегу скорректировали минометный огонь. Думаю, меня бы добили, но на пути попался ерик с отвесными берегами. Подмытая половодьем огромная ветла свалилась верхушкой в воду, а я нырнул в промоину под толстым метровым стволом.
Мины продолжали сыпаться. Одна ударила точно в дерево. От сильного грохота я на несколько минут потерял слух, из уха текла кровь. Еще одна мина рванула на склоне, засыпав меня землей. Сколько пролежал, не помню. Очень боялся осколка в голову и, скорчившись, зажимал ее ладонями.
Вернулся к своим в темноте, ошалевший от грохота, видимо, контуженный. Связисты рассказывали, что я заговаривался, звал Гришу Маковея, рвался опять на берег. Санинструктор налил мне спирту, и я заснул. Пришел в себя лишь утром. Мы похоронили Гришу рядом с напарником Ангары. Такой же бугорок, дощечка с надписью и звезда, вырезанная из жестяной банки. Прощай, друг! В нашем отделении он имел после Ангары самый большой счет уничтоженных врагов. Гриша всегда рисковал, выбирая выгодные (и опасные) для стрельбы места.
Во мне в тот день что-то сломалось. Я почувствовал себя смертным, чего порой не ощущают молодые. Прибавилось злости и желания выжить. Тем более получил письмо от матери: «Федя, родной, береги себя. У нас все хорошо, отец, правда, прибаливает, но мы его хорошо лечим. Сашка, дурачок, бегал в военкомат, просился в танковое училище. Ведь ему всего шестнадцать. А там рады таким дуракам, обещали, как семнадцать исполнится, направить в это чертово училище. Будто взрослых мужиков не хватает. Привет от всех нас и от Тани. Она просила дать адрес твоей полевой почты».
Таня, девушка, с которой я вместе учился в школе. Раза два ходили в кино, гуляли в парке, она провожала меня в армию, и мы с ней целовались. Чего она про меня вспомнила спустя восемь месяцев, непонятно. Если хотела переписываться, сообщила бы раньше. Меня больше тревожил отец. Если он лишь «прибаливает», то мама и упоминать бы не стала. Значит, что-то серьезное. Насчет отца я не ошибся. Есть у человека предчувствие. Отец с эмфиземой легких отлежал месяц в больнице и был выписан домой как безнадежный.
Я написал матери ответ и попросил младшего братишку не лезть раньше времени ни в какие училища. Отец болеет, и вся надежда на него. И дрова, и уголь на зиму заготовить надо. Не сестренкам же этим заниматься? Успокаивал всех, что я служу от передовой далеко. А в груди не проходила ноющая боль. Убили друга…
Так получилось, что в течение нескольких месяцев нашему полку пришлось воевать с союзниками Гитлера, итальянцами. Находясь на переднем крае, я составил о них свое мнение. Оно несколько отличается от снисходительных (даже презрительных) статей в наших тогдашних газетах, начиная от центральных и кончая дивизионными многотиражками.
Вначале обращусь к истории и некоторым документам. В 1940 году Италия имела армию, насчитывающую два миллиона человек. Война началась для итальянцев неудачно. Видя, как Гитлер лихо завоевывает города Франции, Муссолини поторопился тоже отхватить свой кусок пирога. Но грубые ошибки в разработке военных операций, устаревшее техническое оснащение армии привели к тому, что за две недели боев итальянцы потеряли четыре тысячи солдат и офицеров. Еще большие неудачи ждали Муссолини в Восточной Африке, где в 1940-1941 годах африканский корпус разбили англичане. Погибли и попали в плен 200 тысяч итальянцев. После этого, несмотря на все усилия Муссолини, итальянская армия играла среди стран гитлеровской оси второстепенную роль.
К 1942 году был предпринят ряд мер по усилению армии. Увеличилось количество артиллерии, автоматического оружия. Наряду с несуразными танкетками появился средний танк М-13/40, вооруженный 47-миллиметровой пушкой, четырьмя пулеметами, с броней 25-30 миллиметров. Конечно, он не шел ни в какое сравнение с нашей «тридцатьчетверкой» или KB-1, но уже мог реально поддерживать пехоту и участвовать в наступательных боях.
В 1941 году для участия в «крестовом походе против большевиков» Муссолини сформировал Итальянский экспедиционный корпус, в который включались все новые дивизии и полки. Всего в Россию вторглись 230 тысяч итальянских солдат и офицеров. Какая судьба ждала их там, я расскажу позже. А пока коснусь периода, когда мы держали оборону под кручами Дона.
Отброшу сразу трогательные истории, будто мы пели «Катюшу», а музыкальные итальянцы, силком вовлеченные в этот поход, подпевали нам и воевали, не слишком усердствуя. Дела обстояли не совсем так Действуя хоть и на второстепенных участках, итальянцы вслед за немцами оккупировали значительную часть наших южных земель. Проникли в глубь России и после ряда поражений в Западной Европе и Африке впервые почувствовали себя победителями.
Добавлю, что их части были хорошо разбавлены итальянскими фашистами (чернорубашечниками), аналог германских войск СС. В полках насчитывалось по 500-700 этих убежденных нацистов. Имелись также отдельные подразделения берсальеров — элитных стрелков, как их именовали. До уровня снайперов берсальеры, может, и не дотягивали, но явились хорошо подготовленными и верными режиму Муссолини солдатами. Как и чернорубашечники, они помогали держать дисциплину и вести активные действия против «недобитых иванов».
Еще одно усилие, немецкие солдафоны возьмут Сталинград, война закончится, и начнется дележ. Россия — богатая страна. Фрицы, конечно, жадные, но хватит добычи и для отважных воинов дуче. В атаку итальянцев пока не гнали, а стрелять с донских круч было очень сподручно и относительно безопасно.
Не раз и не два я наблюдал азартную охоту пулеметчиков и артиллеристов за одиноким грузовиком, всадником или связистом, которые вынуждены были передвигаться в дневное время. Все знали, что до темноты береговая полоса глубиной три-четыре километра опасна для жизни. Но людям приходилось выполнять какие-то неотложные задания, иногда тянулись утром в санбат цепочки раненых.
Все это обстреливалось из многочисленных 47- и 75-миллиметровых пушек. Я видел, как отчаянно накручивал баранку водитель, влетевший в мертвую зону. Люди, которых он вез, выпрыгивали на ходу. Снаряды рвались совсем рядом, от кузова отлетали щепки и половинки досок. Мотор дымил, но солдат, не решаясь бросить вверенную технику, упорно гнал полуторку к полосе деревьев. Машину все же добили, она горела огромным костром, а тяжело раненный водитель пытался отползти. В костер и водителя всадили еще несколько снарядов и пулеметных очередей.
Ночью санитары собирали убитых бойцов из пополнения, которых везли к нам, останки водителя сложили в шинель и затянули проволокой. Квадратный тючок, размером с коробку от радиоприемника, вот и все, что осталось от человека. Итальянцы не только обстреливали позиции. В августе они предприняли наступление, пытаясь прорвать линию фронта. Это им не удалось. Наши войска отбили удар, сами перешли в наступление и захватили обширный плацдарм (24-30 августа 1942 года) на правом берегу Дона от города Серафимовича до станицы Еланской. Плацдарм первое время итальянцы активно атаковали и, лишь понеся большие потери, прекратили попытки отбросить части Красной Армии за Дон.